Томминокеры

Дедушек проще всего на свете обидеть, пристыдить или привести в замешательство. Эв Хиллман испытывал все три эмоции одновременно. Больно было слышать такое от внука, хотя и ясно: мальчик бросил это в сердцах. Стыдно – потому что его подарок заставил Хилли плакать… Строго говоря, набор-то нашел в магазине зять, но Эв не отрекся от него, когда мальчик обрадовался, и не видел причин отрекаться теперь, когда тот безутешно рыдал, спрятав лицо между грязных коленей. А замешательство он испытывал потому, что вокруг творилось нечто странное… Что именно? Он не знал. Знал только, что дряхлеет – о, совсем понемногу, но с каждым годом все быстрее – и едва начал смиряться с этой мыслью. Впрочем, этим летом все вокруг казались ему стариками. В чем это проявлялось? Характерное выражение глаз, рассеянность в разговорах, провалы в памяти? Да все вместе, наверное. Даже больше. Но что-то конкретное Эв не смог бы назвать. И вот это самое замешательство, так непохожее на отупение, охватившее прочих зрителей ВТОРОГО ЧУДЕСНОГО ГАЛА-ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, вынудило дедушку, единственного в Хейвене человека, оставшегося в истинно здравом уме (еще на рассудок Джима Гарденера кораблю практически не удалось повлиять, но к семнадцатому числу тот уже пил не просыхая), совершить поступок, в котором позже он горько раскаялся. Вместо того чтобы с хрустом согнуть колени, заглянуть под самодельную сцену и лично убедиться, что Дэвид прячется там, Эв Хиллман отступил. Предпочел спастись бегством от мысли, будто его подарок мог причинить внуку столько горя, и от всего остального. Бросил Хилли одного, полагая, что мальчик «сам придет, когда образумится».

10

Провожая взглядом дедулю, сильно шаркающего ногами, юный фокусник ощутил на плечах удвоенное бремя вины и скорби… а потом и утроенное. Он едва дождался, пока тот уйдет, вскочил на ноги, вернулся к помосту и снова нажал потайную педаль от швейной машинки.

Хуммммммммм.

Мальчик ждал, что покрывало взметнется кверху и примет знакомые очертания. Хилли сдернул бы его и сказал: «Вот видишь, малыш? НИЧЕГО ТАКОГО, ведь правда?» Наверное, даже врезал бы ему хорошенько, чтоб не ныл так в следующий раз. А может, просто…

Но ничего не произошло.

Внутри начал подниматься страх. Начал? Или все время был там? Скорее второе. Только теперь он… вспучивался – да, вот подходящее слово. Будто бы кто-то просунул мальчику в горло воздушный шар и надувал его. Это новое ощущение заставило Хилли забыть о своем несчастье, не говоря уже о вине. Юный маг попытался сглотнуть, но не смог протолкнуть в горло сквозь воображаемый шарик ни капли слюны.

– Дэвид? – прошептал он и снова нажал на педаль.

Хуммммммммм.

Мальчик решил, что не станет бить младшего брата. Он крепко обнимет Дэвида. Пусть только тот вернется. Хилли упадет на колени, прижмет его к себе и пообещает отдать все свои фигурки из серии «Джи-Ай Джо» (кроме Змееглазого и Хрустального Шара) на целую неделю.

Но ничего не изменилось.

Покрывало, которое он набросил на Дэвида, так и лежало скомканным поверх другого, замаскировавшего ящик вместе с изобретением. Оно и не собиралось принимать очертания мальчика. Хилли стоял на заднем дворе под лучами жаркого солнца, чувствуя, как сердце колотится все быстрее, а шарик в горле все надувается. «Когда он лопнет, – подумал мальчик, – я, наверное, закричу».

«Да хватит же! Дэвид вернется! Куда он денется? Томат же вернулся, и радио, и раскладной стул. И все вещи, с которыми я экспериментировал у себя в комнате, возвращались. А он… Он…»

– Мальчики, домой! – позвала Мэри Браун.

– Сейчас, мам! – неестественно бодрым голосом отозвался Хилли и помахал в ответ. – Еще немножко!

А сам подумал: «Господи, пожалуйста, лишь бы он вернулся. Боже, прости меня. Я все сделаю… Пусть насовсем забирает мои фигурки, ни одной не пожалею, честное слово, отдам даже танчики, даже форт «Ужас»! Боженька, дорогой, ПОЖАЛУЙСТА, ПУСТЬ НА ЭТОТ РАЗ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ И ДЭВИД ВЕРНЕТСЯ!»

Он снова нажал на педаль.

Хуммммммммм.

Хилли затуманенными от слез глазами уставился на смятое покрывало. На миг ему показалось… Но нет, это просто ветерок налетел и взметнул край ткани.

Страх уже запустил в разум мальчика свои зубы – острые и сверкающие, точно бритвенные лезвия. Еще немного – и он завопит, так что мать выскочит из кухни, а отец, мокрый, в полотенце на бедрах – из ванной; причем оба с одной и той же мыслью: «Что Хилли натворил на этот раз?» В панике есть своя положительная сторона: с ее наступлением можно уже не думать. К несчастью, до этого еще не дошло, и ясный рассудок юного мага стремительно выдал две мысли, одну за другой.

Первая: «Я никогда еще не «исчезал» живые предметы. Даже томат был сорванный, а папа говорит: что сорвано, то убито».

И вторая: «Может ли Дэвид дышать там, куда он попал? А вдруг НЕ МОЖЕТ?»

Прежде Хилли не задавался вопросом, что происходит с вещами, которые он «исчезает». И вот теперь…