«Школу» заливало гнилостное зеленое свечение. Свет томминокеров. Так их в последнее время все называли. А что, неплохое имечко, верно? Ну да. Не хуже любого другого. «Томминокеры».
– Послать сигнал. Это все, что ты можешь сделать теперь. От тебя думают избавиться. Ты по-прежнему их любимица, Рут, но только эта любовь – убийственна. Хотя в ней можно усмотреть некую долю извращенного уважения. Они до сих пор БОЯТСЯ ТЕБЯ. Даже сейчас, потеряв рассудок, почти как и все в этом городе, ты наводишь страх. Может, кто-нибудь и услышит сигнал… услышит… увидит… поймет.
В этот раз на доске была нарисована башня с часами – неумело, словно выведенная рукой первоклашки.
Рут не могла работать над куклами в «классной комнате». Только не при этом жутком пульсирующем свечении. Она брала их по одной и относила в кабинет мужа, где, словно заправский хирург, вскрывала ножом животы – и мадам француженке, и клоуну девятнадцатого столетия, и пупсику Кьюпи, и прочим – по очереди. Затем вкладывала внутрь маленькое устройство, собранное из батареек C, проводов, монтажной платы электронного калькулятора и картонных цилиндров от туалетной бумаги. И стремительно зашивала разрезы грубой черной ниткой. Вскоре на рабочем столе Ральфа лежал уже целый ряд голых кукол, похожих теперь на умерщвленных – возможно, отравленных – кем-то детей, которых после убийства ограбили и раздели.
Посередине каждого залатанного разреза торчал картонный цилиндр, точно труба какого-то странного телескопа. Цилиндры должны были послужить каналами силы, когда все начнется. Рут с трудом представляла себе, откуда знает об этом или даже как она додумалась сделать эти приборы… понимание словно явилось из воздуха. Того самого воздуха, в котором бесследно исчез
(он на Альтаире-4)
Дэвид Браун.
Из каждого пухлого беззащитного тельца, которое она пронзала ножом, вырывались лучи зеленого света.
«Я…
(посылаешь сигнал)
…убиваю единственных деток, какие у меня только были в жизни».
«Сигнал. Думай о сигнале, а не о детях».
Взяв несколько удлинительных шнуров, она связала кукол между собой в цепочку. Затем, тщательно зачистив последние четыре дюйма проводки, сунула блестящую медь внутрь петарды, отобранной у четырнадцатилетнего отпрыска Бича Джернигана (пацана звали Горбуном за то, что у него правое плечо было чуть выше левого) за неделю до того, как город охватило безумие. На миг усомнившись, Рут обернулась и обвела взглядом опустевшую «школу». Через дверной проем падало достаточно света; она увидела на доске корявый рисунок башни с часами, который сама же и сделала во время одной из отключек. Периоды помутнения случались все чаще – и, похоже, длились все дольше. Стрелки нарисованных часов показывали ровно три.
Миссис Маккосланд отложила работу в сторону и пошла прилечь. Вскоре ей удалось забыться сном – правда, весьма беспокойным. Рут ворочалась, металась и громко стонала. Даже теперь ее голову продолжали наполнять планы чьей-то мести, тревога из-за подгоревшего пирога, из-за нерегулярного цикла, эротические фантазии, идеи странных приборов или машин, грезы о власти. А где-то на заднем плане беспрестанно скулили тоненькие неведомые голоса – мутный поток мыслей, текущий вроде бы из голов горожан, рядом с которыми она прожила бок о бок всю жизнь, но при этом явно нечеловеческого происхождения. Та часть сознания Рут, что все еще упрямо силилась сохранить здравый рассудок, даже во сне знала правду: она начинает слышать чужаков. Томминокеры набирают силу.
К полудню четверга миссис Маккосланд окончательно убедилась, что перемена погоды ничего не решила.
Полиция штата, конечно, явилась, однако мальчика так и не объявили в масштабный розыск. Рапорт Рут – как обычно, составленный самым тщательным образом – ясно давал понять, что Дэвид Браун, четырех лет от роду, вряд ли мог самостоятельно покинуть район поисков; оставался вариант с похищением, который еще только подлежал рассмотрению. К рапорту были приложены топографические карты. Выполненные аккуратным разборчивым почерком миссис Маккосланд пометки не оставляли сомнений: поисками она руководила не менее скрупулезно.
– Рути, я всегда знал, как ты старательна и дотошна в работе, – сказал ей вечером Монстр Дуган с таким хмурым видом, что каждая морщина на его лбу казалась трещиной от землетрясения, – но даже я не подозревал, что ты способна выкинуть фортель в духе Джона Уэйна.
– Батч, прости…
– Да ладно, чего уж там… – Он пожал плечами. – После драки кулаками не машут, ага?
– Точно, – отозвалась она с печальной улыбкой: это было любимое выражение Ральфа.
Батч задал уйму вопросов, кроме самого главного, на которой ей нужно было ответить: «Что происходит с Хейвеном, Рут?» Сильный ветер успел развеять тяжкую атмосферу; посторонние так и не почувствовали неладное.