Томские трущобы

— Спасибо, Александр Иванович, некогда, домой надо. Жена ждет!

Кочеров и Егорин вышли на улицу. Теплый влажный воздух мартовской ночи, говорящий о близости весны, охватил их, лишь только они спустились с грязного трактирного крыльца.

— Скоро, гляди, река пойдет! — вздохнул полной грудью Кочеров.

Егорин ничего не ответил на это.

— Помни же… послезавтра! — многозначительно подчеркнул он Кочерову, прощаясь с ним.

31. Роковое утро

Утром, в тот достопамятный день, когда разыгралась кровавая драма на вокзальном шоссе, Егорин проснулся раньше обыкновенного. Накануне вечером он получил дополнительную инструкцию от человека в маске, вносящую некоторые изменения в первоначально выработанный план. Поэтому Кондратию Петровичу необходимо было увидеть Кочерова раньше, чем он выйдет из дома.

— Куда это ты собрался в такую рань? — спросила его жена, видя, что Егорин, наскоро одевшись, собирается уходить.

— Дело есть, с человеком одним нужно увидаться.

— Ты бы хотя стакан чая выпил. Самовар уже подан.

— Некогда! В гостях напьюсь…

Кондратий Егорович поспешил к Кочерову, которого застал сидящим за чайным столом в обществе своей супруги. Старики Кочерова помещались в другой половине дома, предоставляя сыну жить совершенно самостоятельно…

— Ну, Иван, запрягай скорее лошадь, да поедем! — заговорил Кондратий Петрович, еще из прихожей, где он задержался несколько, снимая пальто.

— Куда это вы ехать собрались? — полюбопытствовала молодая женщина, здороваясь с Егориным.

Тот ответил, не моргнув глазом.

— Иноходца я у одного прасола торгую, так вот надо съездить посмотреть. Муженек-то ваш в лошадях толк знает, поэтому я и беру его с собой.

— Если бы молодая женщина была более наблюдательнее, то она наверное обратила бы внимание на взволнованный вид мужа. Иван Семенович, оставив недопитый чай, начал одеваться. Руки его заметно дрожали.

— В телегу вели запрячь-то! — крикнул Кочерову Кондратий Петрович. — Да рогожу надо бросить — ноги закрыть, а то больно грязи на улице много.

— Ладно! — отозвался Кочеров, выходя, чтобы сделать работнику нужные распоряжения.

Полчаса спустя, друзья направились к центру города. Грязь за ночь подстыла и образовала кочки. Телега немилосердно тряслась и потряхивала наших спутников. Несмотря на такое неудобство езды. Они подгоняли лошадь, обмениваясь краткими замечаниями.

— Больно вчера только, вечером, известно стало, что артельщики раньше на вокзал поедут, — объяснил Егорин.

— А точно ли известно, что они без конвоя поедут.

— Они поедут двое, как всегда.

— Риску-то все-таки много!

— Без риска-то какой фарт найдешь! На печи сидя, денег не наживешь.

— Главное то, что среди бела дня…

— Эх, Ванька, что после время скулишь! Было б тебе раньше соглашаться.

— Ладно уж… Чего там…

Кочеров сердито передернул вожжи.

— Стой! Тут я слезу, а ты поезжай к Махаладзе. Торопи его, чтоб сейчас же собрался!

Они остановились на углу Никитской и монастырской улиц. Егорин слез с телеги.

— Поезжай… Дальше все делайте, как и раньше было говорено. А встречу тебя около магазина Щепкина и Сковородина.

Иван Семенович молча кивнул головой и стеганул лошадей.

— Ну, приведет ли бог завтрашний день увидеть, — думал он, рисуя себе опасность близкого дела.

— Дернула меня нелегкая впутаться в эту чащу! Куш-то положили можно взять… Хорошие деньги… Только и влопаться хорошо можно!

Терзаясь такими сомнениями, Кочеров подъехал к трактиру Чебукидзе. По случаю праздничного дня трактир был закрыт. Кочеров привязал лошадь около калитки и зашел на двор.

— А, Иван Семенович! С праздником! — окликнул его Чебукидзе, попавший ему навстречу.

Кочеров сухо кивнул головой и, не отвечая на слова, стал подниматься по лестнице. Он застал Махаладзе занятым чем-то около стола.

— Готов ты? — спросил Кочеров.

Не бросая своего дела и не повертывая головы, Махаладзе весело ответил:

— Сейчас буду готов; револьвер вот только заряжу! Садись пока покури.

— Поскорее шевелись! — угрюмо пробормотал Кочеров. — Как бы не опоздать!

— Зачем опаздывать! Поспеем на тот свет, там кабаков нет! — небрежно заметил Махаладзе, пряча револьвер в карман.

Слова эти не понравились Кочерову. Он неодобрительно покосился на Махаладзе.

— Каркаешь на свою голову!

— Ну, ну, чего ты, как старая баба, ворчишь себе под нос… Чему быть, того не миновать!

Махаладзе сдвинул тонко очерченные брови. На его красивом лице отразилась слепая вера в судьбу — выражение чисто восточного фатализма.

Серьезно, сохраняя полное спокойствие, он подтянул ремень черкески, сунул за пазуху револьвер и надел белую папаху.

— Идем!

Они быстро спустились вниз и вышли за ворота. Пока Кочеров отвязывал лошадь, Махаладзе посмотрел на грязную, еще пустынную улицу, на серое облачное небо и повел плечами от тянувшего холодного ветра.

— Ну и сторона, Сибирь проклятая! — обратился он к Кочерову, садясь рядом с ним в телегу. — Апрель месяц на дворе, а еще снег лежит и холодно чертовски! А у нас уже цветут цветы… айва… тепло… солнце…