Тончайшее несовершенство, что порождает всё. Долгий путь частице Бога и Новая физика, которая изменит мир

Ватиканская обсерватория – одна из старейших в мире. Она была основана в конце XVI века, когда папа Григорий XIII почувствовал необходимость в более точных наблюдениях и вычислениях для календарной реформы, носящей его имя. Он обратился к иезуитам Римской коллегии, где тогда работали лучшие физики, астрономы и математики, и для проведения ими нужных наблюдений велел построить башню высотой в 73 метра, известную теперь как Башня ветров[62]. Несмотря на все перипетии ватиканской истории, обсерватория оснащалась все более и более совершенными инструментами, которые иногда устанавливались в Башне ветров, а иногда в Римской коллегии. В прошлом веке, когда световое загрязнение стало слишком сильным, папа Пий XI решил перенести обсерваторию в Кастель-Гандольфо в Альбанских горах, в 25 километрах от Рима, где она находится и сегодня.

А сейчас мы в ЦЕРН, сидим вокруг овального стола и разговариваем о физике. Для начала речь заходит о темной материи. Фунес и Консолманьо хотят знать, какие у нас есть программы по прямой регистрации суперсимметричных частиц, которые могли бы навести нас на нейтралино. Джон Эллис набрасывает схему наиболее простых суперсимметричных моделей, а я подробнейшим образом объясняю, какие у нас организованы исследования. Потом разговор касается Большого взрыва, электрослабого фазового перехода, инфляции… Направляет беседу и задает вопросы отец Фунес, а кардинал Лайоло ограничивается тем, что слушает и кивает. Мы с Джоном сначала очень осторожны; мы знаем, что темы весьма деликатные, и ни в коем случае не хотим даже каким‑то пустяком задеть чувства наших собеседников. Поэтому мы стараемся избегать любых неловкостей и не спускать, так сказать, руку с тормоза. Но вот нам задан прямой вопрос: “А что вы думаете о мультиверсуме?” И мы вдруг понимаем, что весь предшествующий разговор был лишь прелюдией именно к этому вопросу. Сейчас нам наверняка придется горячо спорить с собеседниками, отстаивая мысль о том, что наша Вселенная не единственная и что существует гипотетическое множество параллельных вселенных. Это вопрос, ответ на который, если он окажется положительным, будет иметь не только научные, но и, как несложно себе представить, теологические последствия. Те острые углы, которые мы из чувства уважения старались всячески обходить, как оказывается, интересовали представителей Ватикана более всего. С этого момента разговор становится довольно напряженным, и мы проводим целый час в обсуждении теории струн, перманентной инфляции, вакуумного состояния и десятимерности нашей Вселенной. Коллеги-иезуиты прекрасно осведомлены по всем этим вопросам и ориентируются во всех их тонкостях; они просто хотят противопоставить свои мнения нашей точке зрения. Хотят проверить, как обстоят дела с жаждой познания у истинных исследователей – бесстрашных, лишенных самоцензуры, полностью свободных.

В конце встречи я, внезапно для самого себя, прерываю поток любезностей, которыми мы обмениваемся напоследок, и говорю: “Это была прекрасная беседа. Если бы Галилей видел и слышал нас сегодня, он остался бы очень доволен”. И кардинал Лайоло, пожимая мне руку, радует меня, преподнеся чудесный подарок. Он произносит: “Кстати о Галилее. Вы не хотели бы побывать у нас в Ватикане? Я был бы счастлив показать вам автографы его писем, которые хранятся в наших архивах, – эта привилегия доступна немногим”.

К сожалению, я был так занят несколько последних лет, что так пока и не воспользовался его бесценным приглашением, но рано или поздно я это обязательно сделаю.

Что же до аргентинских иезуитов (а Фунес как раз один из них), то у них сложилась своя особая школа, для которой характерна давняя традиция открытости и интеллектуальной смелости. Во время посещения CMS Фунес рассказывал мне на своем безупречном итальянском о полученном им образовании: об учебе в университете Кордовы и об аспирантуре в Италии, в Падуе. Обсуждая интерес к науке у людей церкви, он поведал мне об одном аргентинском иезуите, который стал кардиналом. Это иезуит итальянского происхождения; когда Фунес решил стать иезуитом, кардинал экзаменовал его в Кордове. Они подолгу беседовали о физике, поскольку кардинал принадлежал к небольшому числу тех высокопоставленных церковных деятелей, кто обладает основательными научными познаниями. До того как получить диплом теолога, он получил диплом химика. Фунес говорил о нем очень проникновенно – как о великом человеке. Меня он в тот раз убедить не смог, однако годы спустя я вспомнил этот наш разговор – когда кардинал Бергольо был избран папой римским и принял имя Франциск.

А что если мы действительно открыли частицу БОГА?