Тони Валентайн

— Знаешь, как говорят? В этом городе полно всяческой халявы, только никто ее себе позволить не может. — И Хиггинс принялся выкладывать содержимое коробки на обеденный стол. — Я заехал к Лонго и собрал все вещественные доказательства. Но завтра я должен все это ему вернуть, так как дело еще не закрыто.

Хиггинс уселся и принялся сортировать вещдоки. Валентайну не сиделось: он никак не мог отойти после разговора с Джерри. Если сын не справится, это будет концом их отношений — он, Валентайн, сам так сказал. А ведь, несмотря на их бесконечные ссоры, Валентайн все-таки в глубине души надеялся, что когда-нибудь они придут к согласию и все наладится: сын есть сын, от этого никуда не денешься.

Хиггинс искоса глянул на него:

— У тебя все в порядке?

— Бывало и лучше, — признался Валентайн. — Ну, что там у нас?

— Обычное барахло. Единственная стоящая улика — записи разговоров.

Хиггинс извлек из коробки кассету и вставил в принесенный с собой магнитофон.

— Фонтэйн оставил запись на автоответчике Нолы. Мы проследили, откуда поступил звонок — из забегаловки «Братишка». То, что ты здесь услышишь, — это запись Нолиного звонка туда и ее довольно резкого разговора с барменом.

Хиггинс нажал на кнопку, и они услышали, как взволнованная Нола спрашивает у бармена о Фонтэйне.

— Судя по ее расспросам, она злится на Фонтэйна, — заметил Валентайн.

— Похоже, — согласился Хиггинс.

— А с самим барменом вы разговаривали?

— Да. Он сказал, что до прошлой недели Фонтэйн у них бывал регулярно.

— Вы проверяли бармена на детекторе лжи?

Хиггинс потер отросшую за день щетину:

— Нет. А это неплохая идея, стоит попробовать.

— Не возражаешь, если я сначала с ним побеседую?

— Пожалуйста, но с одним условием: потом ты мне доложишь о результатах.

— Никто и никогда не мог упрекнуть меня в жадности, — ответил Валентайн.

— Отлично… Тогда, может, поделишься информацией о том, что случилось в доме Шерри Соломон?

У Валентайна сжалось сердце. Значит, Шерри позвонила и нажаловалась Лонго, а Лонго, в свою очередь, нажаловался Хиггинсу. Вопрос, кому поверят в полиции — бывшему полицейскому или продажной сучке и доносчице, — оставался открытым.

— Ничего особенного, — солгал он. — А почему ты спросил?

— Она сказала, что ты на нее набросился. Это правда?

— Я просто задавал ей вопросы.

— Больше к ней не суйся, а то Лонго порвет тебя на куски.

— Извини.

Они разложили остальные вещдоки: в основном обычный мусор — клочки бумаги, счета, листочки с наскоро накорябанными сообщениями. На самом дне коробки лежал дневник. Валентайн начал читать: Нола делала записи — пусть даже и состоящие из одного коротенького предложения — каждый день.

— Кто-нибудь над дневником работал? — спросил Валентайн.

— Один из детективов Лонго его просмотрел. Там есть семь записей, касающихся ее поездки в Мехико. То же, что она рассказывала и нам.

— Хочешь сказать, что она не врет?

— Об этом и улики говорят. А ты по-прежнему считаешь, что она виновна?

— Да, я своего мнения не изменил.

— Ну, тогда ты остался в явном меньшинстве.

— А я никогда к большинству не принадлежал.

Последний пакет был помечен большим вопросительным знаком. В нем лежали две вешалки, скрученные из толстой проволоки.

— Полицейские нашли это у нее в шкафу, — сообщил Хиггинс.

— Можно мне попробовать их распрямить?

— На здоровье.

Валентайн распрямил вешалки. Оба куска проволоки имели длину три фута, у обоих были сгибы на одном и том же месте, оба заканчивались крючками, похожими на рыболовные.

Крючки напоминали приспособления, которые угонщики используют, чтобы открывать автомобильные замки, но были предназначены для чего-то другого.

Валентайн держал проволоку вертикально, крючком вверх. Несколько раз поднял ее, опустил, покрутил из стороны в сторону, пытаясь представить, что можно такой штукой делать. Потом поднял проволоку повыше и повертел крючком высоко над головой — ну вот, один кусочек головоломки лег на свое место. Он с облегчением подумал: да, я прав, и Нола замешана по самые уши. Она ненавидела Ника до такой степени, что даже не сменила мерзкое ковровое покрытие в собственном доме, — чтобы оно постоянно напоминало ей о нем.

— И к какому выводу ты пришел? — спросил Хиггинс.

Валентайн снова скрутил из проволоки вешалки и протянул их другу:

— Боюсь, это мне не по зубам.

Телефонный звонок раздался спустя двадцать минут, когда Валентайн уже закрывал за Хиггинсом дверь.

— Зачем вы отравили собачку Шерри? — вместо приветствия заорал Ник.

— Я и не думал травить собачку Шерри, — сдержанно ответил Валентайн.

— Не пытайтесь обмануть обманщика, — прорычал Ник. — Это вредно для здоровья.

— Я просто отпихнул эту тварь ногой.

— Зачем?

— Шерри пыталась ее на меня натравить.

— С Шерри такое бывает, — согласился Ник, мгновенно остыв. — Особенно когда у нее дурное настроение.

— Как мило. Она переехала к вам?

— Да, поэтому я выехал, — ответил Ник. — Мы теперь с вами соседи.

Во время разговора Валентайн стоял у окна гостиной и наблюдал, как вулкан у входа в «Мираж» извергает в закатное небо очередной поток лавы. Поэтому — без всякой задней мысли — он и спросил:

— Вы перебрались в «Мираж»?