Тоня Глиммердал

На корабль обратно домой Тоня поднялась в этот день в такой задумчивости, что даже вздрогнула, когда Юн-матрос подошел получить денег за проезд.

— Я всё истратила, — сказала она и показала Юну пустые руки. — На молочный коктейль и булки, — добавила она тут же в свое оправдание.

— Тоня, ты не можешь всегда плавать на корабле даром.

Юн-матрос раздосадован.

— Но ты не можешь и вышвырнуть меня за борт, я ребенок всего лишь девяти лет, — отвечает гроза Глиммердала.

— Не могу? — взвивается Юн, хватает Тоню, поднимает и взваливает себе на плечо, как куль картошки.

Остальные пассажиры в ужасе смотрят, как матрос тащит через весь салон орущего и извивающегося безбилетника. Два мальчика лет шести с перепугу прячутся за мамину спину.

— Простите! Пожалейте! — надрывается Тоня, дрыгаясь на плече у Юна.

— Так будет с каждым, кто не платит за проезд, — вопит на это Юн, протискиваясь через салон, пока наконец не вываливается за дверь с Тоней, билетной сумкой и прочим имуществом.

На палубе Тоня с Юном сразу вцепляются в поручни, чтобы не упасть за борт от смеха. Остаток пути они сидят наверху на ветру и болтают обо всем подряд, глядя на горы, берега и белопенные волны. Это сильно улучшает настроение.

— Тоня, я знаю, что ты не любишь собак. Но все-таки загляни как-нибудь к Тео в парикмахерскую: у Метиссы щенки, родились в начале февраля, — рассказывает Юн. — И теперь они чудо как хороши!.

— Правда? — спрашивает Тоня.

Она как-то пропустила это событие.

— И угадай, кто отец? — спрашивает Юн горделиво.

— Космач?

— Точно!

Космач — это пес Юна. Тетя Эйр говорит, что он похож на гору мокрых тряпок и ходит как хромая утка.

— Это вышло случайно, — объясняет Юн. — Тео очень сердился. Но что я могу поделать, если обаяние Космача подкупает дам, особенно таких миниатюрно-выставочных красавиц?

— Ничего не можешь, — соглашается Тоня.

— А щенки прекрасные, — уверяет Юн. — Тебе нужно пойти с ними познакомиться, тогда ты перестанешь бояться собак.

Тут Тоня снова вспомнила Хейди и ее страшного волкодава и подумала о хуторе, о том, что его продадут. И почувствовала себя такой беспомощной, что громко вздохнула.

— Я не люблю собак, — сказала она Юну. — Никаких.

Глава девятнадцатая, в которой Тоня преследует человека, но он бесследно пропадает

Весну нельзя остановить, даже если твоя собственная жизнь идет наперекосяк. По всему Глиммердалу всё журчит, капает и блестит так, что любо-дорого посмотреть. Талая вода течет с гор вниз, и река Глиммердалсэльв бурлит свою песню полноводно и громко. Тоня засыпает и просыпается под звуки реки всю жизнь. Слышать их для нее так же незаметно, как дышать, это то, что всегда есть и будет.

Но проснувшись в это воскресенье, Тоня услышала знакомый гул совсем по-другому. Она обратила на него внимание потому, что Гунвальд в больнице не слышит его. А правильно было бы, чтобы и он проснулся под шум реки. Тоня уныло смотрит в окошко своей мансарды. Посреди Гунвальдова двора, как черное пятно, вольготно разлеглась огромная черная псина, привязанная к флагштоку. В доме хозяйничает Хейди. И скоро ее сменит Клаус Хаген. Тогда, может, и дома не станет, будут только домики для тихого здорового отдыха.

Вчера вечером, вернувшись из города, Тоня рассказала всё папе.

— Ты должен с ней поговорить, папа!

Папа, который вообще не любит открывать рта, поерзал на стуле, сказал «хм» — и всё.

— Ты трус! — крикнула Тоня и затопала ногами.

Но тут же пожалела об этом и уткнулась головой ему в живот, и Чайка-Гейр чуть не умер от ревности.

Утром Тоня почувствовала себя такой одинокой в своей мансарде, как никогда прежде. А за окном весна, и надо, наверно, пойти пройтись.

Из-под березы пониже дома ей осторожно кивают первоцветы. Тоня кивает им в ответ, проходя мимо, спускается через поле и потом вниз по горке. Как будто Глиммердал скинул с себя одеяло, думает Тоня. На ней синий толстый свитер, она надела его первый раз в этом году. Это единственная вещь, которую мама связала сама за всю свою жизнь, и она косая во все стороны, утверждает тетя Эйр, но Тоня свитер обожает.

У реки она останавливается и смотрит на воду. Шум, грохот и пена. Брызги летят в лицо и на волосы, кучерявя их еще сильнее.

— Реченька моя, — говорит Тоня.

Вокруг еще много снега, но если идти по самому берегу, где жарит солнце, то пройти можно. Тоня прикидывает, не доберется ли она таким манером до сетера, и пускается в путь вдоль мокрой пелены от бурлящей реки, которая заглушает всё, не оставляя места ни другим звукам, ни иным мыслям. Река, река, река. Но вдруг Тоня замечает на том берегу нечто такое, что заставляет ее резко остановиться. Сперва она думает, что это Гунвальд, потому что куртка его. Но после операции на шейке бедра лежат, а не бегают.

Нет, это Хейди. Она стоит у реки и смотрит на воду, точно как Тоня минуту назад. Брызги ерошат волосы. Постояв, Хейди берет курс на сетер.