Тонька – Левенгук

В первые дни Короткевич, заходя в открытую комнату, чувствовал себя неуютно. Отыскивал Тоньку глазами, чтобы не попасть в какую- нибудь неловкую ситуацию. Мало им с Иваном было ехидной Лизаветы! Леопольд Янович, например, любил напевать в одиночестве, но знал, что фальшивит. И песни у него были все какие- то пионерские: «Край родной навек любимый…» или про «веселого барабанщика». Еще привычка была дурная, приобретенная в далеком детстве: когда задумывался, закусывал зубами согнутый указательный палец и качался из стороны в сторону. Ивана Климовича он не стеснялся. Тот сам был хорош. Когда нервничал, то громко чихал или щелкал суставами на пальцах. Но при Курочкиной оба старались вести себя интеллигентно. А тут ребенок- невидимка! Думаешь, никого нет, а он в углу притаился, глаз с тебя не сводит.

Тонька приходил и уходил в одно и то же время: с девяти до одиннадцати.

По понедельникам и вторникам не появлялся. Курочкина тоже отсутствовала. У нее это были лекционные дни. Так что в это время Короткевич и Жуков могли расслабиться: песни петь и суставами щелкать в свое удовольствие.

Постепенно Леопольд Янович стал привыкать к странному мальчику, но иногда его все же одолевали сомнения, хорошо ли позволять ребенку находиться в атмосфере микробиологической лаборатории. К тому же могли возникнуть неприятные осложнения с начальством. И он не двусмысленно давал понять Ивану Климовичу, что у них из- за Тоньки- Левенгука могут быть большие неприятности.

— Да ладно Вам, Леопольд Янович, — отмахивался тот. — Мы с Вами экспериментом сейчас не занимаемся. Вы обзор пишете, я отчет стряпаю, а Лизавета возится с безобидным грибом. Что же касается начальства, то оно раньше одиннадцати не появляется. А случай, согласитесь, неординарный. На прошлой неделе Лизавета дала Тоньке пару чашек Петри со стерильной питательной средой, и он сообразил открывать их на разных уровнях: на полу, на столе и на верхних полках. К тому же попросил еще столько же, чтобы держать открытыми разное время. Понимаете? «Ловил микробы из воздуха» вполне осмысленно. Я только подсказал ему, что нужно одну чашку не открывать, чтобы была контрольной. А что если этот Антон Королек реинкарнация какого- нибудь Спаланцани? Тот ведь тоже отроком был одержим всякими экспериментами. Кстати, он «чашки Петри» — «блюдцами» величает, что, собственно, определение более точное.

Короткевич ничего не ответил, только плечами повел. Про детские годы итальянца он не помнил. Но то, что вполне взрослому Спаланцани удалось провести по водяному микро- канальчику на стеклышке один единственный микроб в капельку воды и там изучить всю его «биографию», восхищало его до сих пор.

Между тем Тонька выторговал у Лизаветы право заниматься собственными опытами на четвертой части ее рабочего места. За это он исправно помогал ей подготавливать к стерилизации чистые микробиологические пипетки: заворачивал их в папиросную бумагу.

Чашки Петри, в которые Тонька отлавливал микробы из воздуха, он помещал в специальный шкаф с подогревом и каждый день смотрел на разлитый в них студень. На четвертый день, к его явно выраженному на лице восторгу, там появились какие- то темные пятна. В тех чашках, что стояли на полу, их было больше всего. Через неделю пятна разрослись и стали различаться по цвету. Одни были зеленые, другие бурые или черные. Курочкина не разрешила снимать с чашек крышки, сказала, что плесени и без Тонькиных опытов в воздухе хватает. Нечего в комнате эту заразу искусственно разводить.

— Грибы? — удивился Тонька. — Они в лесу растут и…

— В магазине, — ехидно продолжила Елизавета, — в виде нарезки из шампиньонов.

Тонька помолчал немного, потом спросил:

— А чем они на грибы похожи. Плесени эти.

Курочкиной было некогда заниматься просвещением. Она дописывала отчет о лабораторной работе.

— Потому что это просто клубки из гиф.

— А что такое «Гифы»?

— Ну, нитки такие из клеток. Отстань!

И Тонька отстал в ожидании подходящего момента.

На следующий день, угостив вечно голодную Елизавету бананом, он осторожно сказал:

— Лиза, у меня в «блюдцах», то есть в «чашках», пуговицы какие- то. Никаких ниток там не видно.

— Надоел ты мне, Антон! — прошамкала Курочкина, дожевывая банан. — Если бы не Иван Климович, давно бы я тебя отсюда выставила. Мало мне дома Маруськи! Липучки вредоносной. Как пошла в школу, так житья мне дома не стало. Задачки за нее решай, стишки проверяй!

— А у меня еще конфета есть — «Коровка», — неожиданно сказал Тонька, в ответ на эту реплику.

— Еще чего! — буркнула Курочкина. — Я уже неделю на диете. «Коровка»! На что это ты намекаешь?!

— Ни на что. Ты очень даже худая. Вот подруга твоя…

— Любка что ли.

— Да- да! Гораздо тебя толще.

— Во, представь, а говорит, что у нее 42. У меня, значит, 44 размер, а у нее 42! Зашибись!

Ладно. Что такое клетки знаешь? Ну, у растений, животных.

— Знаю- знаю, — торопливо ответил Антон. — У нас предмет есть «Мир вокруг тебя». Нам клетки лука показывали.

— Ты их глазом видел?

— Нет. Мы по очереди в микроскоп смотрели.