Тонкая грань выбора

Как всегда, от неё пахло чем-то привычным, родным, знакомым с детства. Мелким он все лето проводил у бабушки – она жила в соседней станице, туда можно было добраться на городском рейсовом автобусе. Счастливое было время: Саня целыми днями пропадал на речке с местными пацанами, являлся домой поздно, усталый и голодный набрасывался на вкусный ужин и практически моментально засыпал. Сейчас любимый внук достиг того возраста, когда родительская любовь и забота стесняют, и он всё реже и реже наведывался к бабушке, в основном с родителями, чтобы поздравить с очередным праздником.

Повернувшись к внуку, пожилая женщина вымученно улыбнулась и потрепала его рукой по спине.

– Здравствуй, Шура.

Только она называла его этим женским, с точки зрения Сани, именем, а он всегда понарошку сердился по этому поводу. Но сейчас в её голосе прозвучала какая-то надрывная тоска, и Саня, проглотив дежурную шутку, встревоженно перевёл взгляд на маму. Она сидела, примостившись на краешке стула, выпрямив спину и устремив в сторону окна застывший отрешенный взгляд. Отчего-то она выглядела как чужая, будто зашла сюда случайно, на секунду: вот-вот посмотрит на часы, блестевшие на левом запястье, и начнет суетливо прощаться. Отец, наоборот, сидел откинувшись, широко расправив плечи, в брюках от нового выходного костюма и трикотажной рубашке с длинными рукавами. Для человека, проведшего ночь в кутузке, он выглядел довольно свежо и респектабельно. Темные вьющиеся волосы с легкой проседью на висках были аккуратно зачесаны назад, глаза смотрели на супругу прямо, с легким прищуром.

Саня с минуту молчал, переводя взгляд с одного родителя на другого, затем повернул голову в сторону чемодана. Ясно: чемодан плюс появление бабули означают, что мать позвонила ей и сейчас выпроваживает отца из дома. Вообще-то утренний Санин порыв по поводу вчерашнего поведения отца уже угас. Совсем другие мысли заполнили разум, и домашние проблемы, которые буквально час назад он воспринимал как величайшее зло, отошли на задний план, стали просто досадным неудобством.

– Не надо меня в алкаши записывать, – тихо, но твердо произнес отец. – Больше ни капли.

Мама повернула к нему лицо, подняла ладонь с колена, дернула губами, собираясь что-то сказать, но в итоге только махнула рукой в его сторону.

– Ну и что ты машешь на меня?! – раздраженно воскликнул отец. – Машешь и машешь! Сказал – не буду! Ты же меня знаешь!

– Да вот уже сомневаться начала, – наконец заговорила мама. – Ты мне за последний год столько крови попил…

Она опять махнула рукой и замолкла, словно собираясь с мыслями. Затем встала со своего места и вышла на кухню.

Отец хмуро взглянул на сына. Саня неожиданно почувствовал, как на него наваливается что-то тяжелое, неподъёмное – ощущение ответственности за происходящее, ответственности за принятие последнего решения. Чувство было незнакомым, пугающим, но одновременно окрыляющим, придающим силы. Он интуитивно ощутил себя старшим среди этих близких ему людей, как чувствовал себя старшим в компании подростков, которые не устраивают голосований, выбирая вожака, но беспрекословно подчиняются воле более сильного. Сейчас Саня был духовно сильнее этих людей, не желавших хоронить прошлое, но и не видящих дороги в будущее. Взрослых, умудренных жизненным опытом, но растерявшихся перед жизненными трудностями, запутавшихся в своих отношениях.

Саня решительно прошел вслед за мамой. Она стояла лицом к окну, и плечи её тихо вздрагивали от беззвучного плача. Он нежно обнял её и, уткнувшись лицом в затылок, тихо спросил:

– Ты окончательно решила?

Она провела ладонью по щекам, убирая слезы, слегка повернула к сыну голову.

– Ничего я не решила. Но так дальше продолжаться не может. Ты же сам видишь, куда…

Она умолкла, накрыла влажной от слез ладонью его ладонь и снова уставилась в окно.

– Ну и хорошо, что не решила, – неожиданно бодрым голосом заговорил Саня. – Мне кажется, не всё потеряно. Не гони его.

Мать повернулась к нему всем телом, отстранила от себя и посмотрела в глаза.

– Ты правда так считаешь? – уже с надеждой в голосе спросила она.

– Конечно! Он же обещал. Ты же сама сколько раз говорила: «Слово отца – кремень».

Мама задумчиво покачала головой. Прошла к столу, налила в стакан воды из графина и медленными глотками стала пить.

В гостиной неподвижно сидящий с закрытыми глазами отец помассировал виски, повертел головой, разминая шею, и, наконец, поднялся. Он немного постоял в раздумье, затем решительно направился в кухню и замер в дверном проеме, скрестив руки на груди. Он уже открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Саня опередил его:

– Мне предлагают ехать в Москву поступать.

В воздухе повисла напряженная тишина.

– Что значит предлагают? – недоуменно уточнил отец. – Кто?

– Генкин отец. Он хочет, чтобы мы с Генкой вместе поступали.

Отец кашлянул, недовольно поморщился, скривив губы.

– Погоди, Миша, – вмешалась мама, не дав ему высказаться, – не кривись. Можешь подробнее? – обратилась она к сыну. – Ты же помнишь, чем всё закончилось в прошлый раз? А если опять не пройдешь?