Тонкая красная линия

Сторм сразу прикинул, как ему лучше поступить, и во избежание худшего обошел японца спереди и ухватил за безжизненно вытянувшуюся руку. Подошли еще двое легкораненых, ухватились за другую руку и ногу и под насмешливое «Раз-два, взяли!», которое Куин выкрикнул, как загребной на шлюпке, приподняли солдата с земли, и группа снова тронулась в путь. Та внешняя легкость, с которой Куин согласился не убивать пленного, его шутка с этим «Раз-два, взяли!» и какой-то оттенок добродушия, проскользнувший в его голосе, разрядили возникшую было напряженность, вернули группе то хорошее настроение, с которым солдаты ушли с передовой. Со смехом и шутками они не спеша спускались по крутому склону, подбадривали друг друга, если кто-то вдруг спотыкался о выбоину и падал. Но все это выглядело как-то неестественно, может быть, даже немного истерично. Больше всего эта истеричность проявлялась в том, что они с остервенением и злобой и в то же время весело смеясь шпыняли пленных, заставляя их двигаться побыстрее.

— А ну давай, япошка! — кричал солдат. — Пошевеливайся, косоглазый! Ишь, раскорячился. Сам, поди, рад ужасно, что с войной рассчитался. Верно? Чего молчишь?

Японец, которого он расспрашивал, по всей вероятности, не понимал ни слова, но все же бормотал что-то в ответ и непрерывно кланялся, подобострастно скаля зубы при этом.

— Видали! — кричал солдат. — Им всем эта война не меньше нашего осточертела. И вся эта болтовня про дух императора, это уж точно!

— А ты, парень, возьми да отдай ему винтовку. Отдай, говорю, — весело оскалившись, бросил ему конвоир. — Вон тогда поглядишь, хочет он воевать или нет.

Куин очень быстро убедился в том, что сделал большую ошибку, ухватив японца за ногу, — и он сам, и солдат, державший больного за другую ногу, без конца подвергались опасности попасть под непрерывные извержения вышедшего полностью из-под контроля желудка пленного. Каждый раз при этом Куин в душе проклинал хитрюгу Сторма, сообразившего ухватить солдата за руку и не подсказавшего этого товарищу. Неожиданно его осенила мудрая идея…

— Эй, ребята! — крикнул он. — А не постукать ли нам этого пачкуна немножко? — В этот момент они как раз обходили здоровенный валун, торчавший из земли. — Может, выколотим из него все сразу?

Товарищи сразу сообразили, что он задумал и, со смехом раскачав пленного, с силой ахнули его о камень. Очередная спазма свела обессиленное тело, солдаты дружно загоготали, довольные своей выдумкой. Остальные японцы что-то забормотали, начали быстро кланяться, на лицах у них появились жалкие улыбки, которые, видимо, означали их признание остроумия американских солдат и одобрение их действий. Правда, проводившееся у каждого валуна «выколачивание» не дало ощутимых результатов. Больной желудок не желал подчиняться даже таким сильным мерам воздействия. Сам же японец, видимо, пришел в сознание, при каждом новом ударе его мучительно вытаращенные глаза часто-часто моргали, хотя в них все равно не было ничего разумного. Американцам же их игра понравилась, они не пропускали теперь ни одного валуна и у каждого останавливались, с силой бросая на него безжизненно висевшее в их руках голое человеческое тело. Так они шли до самого штаба полка, весело перебрасываясь словами и смеясь своей выдумке. В штабе они сдали пленных, сами же двинулись дальше. Интересно, что буквально через пару минут, когда команда раненых, перевалив через гребень высоты, снова начала спуск, Куин неожиданно потерял сознание и, грохнувшись на землю, с шумом покатился по склону вниз, вызвав настоящую панику среди товарищей.

Сидя теперь на госпитальной койке, обхватив голову руками, Сторм, уставший болтать впустую, наблюдая, как Файф сидит перед ним с совершенно отсутствующими, без мысли, без чувства, глазами, снова и снова вспоминал, словно в каком-то бреду, все то, что тогда случилось, и, как ни старался, не мог отделаться от этих жутких воспоминаний. Собственное тело казалось ему сейчас непомерно тяжелым, будто окаменевшим, как если бы кто-то огромной иглой вдруг сделал ему мощный обезболивающий укол. От этого ощущения ему было ужасно не по себе, но освободиться от него не было никакой силы. Когда же это все случилось — то, что терзало сейчас ему душу? Оказывается, всего лишь несколько часов назад… И этот чудовищный смех! Как весело они все смеялись…