Тонкая красная линия

Конечно, это была грубая ошибка с его стороны. Даже очень грубая, хотя Бэнд и не подозревал об этом. Он прошагал мимо Долла и его двух напарников и, раздвигая ногами кустарник, начал карабкаться по крутому склону. Солдаты взвода медленно по двое и по трое двинулись следом. Бек не пошел с ними, задержавшись, чтобы посмотреть, как дела у раненых. Вполне возможно, что в другой ситуации он о них и не подумал бы и уж, во всяком случае, не стал бы тратить на них время, но появление командира роты заставило его действовать не так, как обычно.

Почему же Бэнд это сказал? Этого никто не знал. Более того, поступи так же или скажи эти же слова другой человек, не Бэнд, это никого не привело бы в замешательство, никому не показалось бы ошибкой. Но все, кто видел и слышал его в эти минуты, немедленно с возмущением зафиксировали это в самых секретных, самых сокровенных уголках души, уверенные, что никогда уже не забудут. Те же, кто сам не видел и не слышал этого, быстро узнают все от очевидцев, которые непременно поспешат сделать это при первой же возможности, и они тоже с негодованием зафиксируют факт, чтобы сохранить его в душе и сердце как можно дольше. Да уж, пусть лейтенант Бэнд не воображает, что они так просто забудут Джимми Стейна по прозвищу Раскоряка. И нечего ему пытаться лезть им на глаза и забираться в душу.

Джордж Бэнд всего этого не знал. Чувствовал он себя вполне прилично, и у него на душе было все время хорошо и покойно. Взять хотя бы этот минометный обстрел. Он спокойно лежал себе в чаще леса, вне зоны поражения, там, где залегла основная часть роты, и не думал лезть вперед. Он отлично слышал вопли и стопы раненых, даже, может быть, сочувствовал им, но это не имело никакого значения. Кто сказал, что он обязательно должен быть впереди, там, где рвутся мины? Да это кроме всего прочего было бы и тактической ошибкой. Его место именно здесь, в районе, откуда он может управлять ротой, ну, хотя бы теми взводами, что находятся рядом. И даже если бы ему захотелось выдвинуться, он не имел на это права. Что касается эмоций, то они у него ничуть не отличались от тех, которые кипели в душе Бека, Долла и всех остальных.

Так же отлично чувствовал он себя и накануне вечером, когда был в гостях у нового командира батальона, прибывшего к ним из соседнего полка. Надо сказать, что способность всегда сохранять только хорошее настроение появилась у него сравнительно недавно, а точнее, сразу же после того, как его назначили ротным командиром. Но раз появившись, она прочно обосновалась в душе, разрастаясь буквально не по дням, а по часам. Он и раньше знал, что непременно добьется своего, вчера же вечером почувствовал это с новой силой — особенно тогда, когда, внимательно выслушав лейтенанта Пейпа и Кална, налив им по рюмке и отпустив восвояси, подполковник предложил ему не спешить и посидеть немного. В тот день в гостях у комбата с утра был один корреспондент, и подполковнику удалось заполучить у него две бутылки хорошего виски, одну из которых он теперь предложил «продегустировать». Они сидели вдвоем в палатке и не спеша потягивали из стаканов. Подполковник был очень доволен результатами разведки боем, особенно тем, что Калну удалось выявить пулеметные точки противника на высоте «Морской огурец». «Пусть теперь подумают, пораскинут мозгами, — благодушно говорил он. — Они ведь тоже не дураки, должны понимать, что раз была разведка, значит, будет и атака. Так что, думаю, они наверняка уже отошли с этих своих позиций. Тем более что пулеметы были, скорее всего, боевым охранением, не больше. А основная оборонительная позиция, надо думать, развернута у них по склонам высоты «Большая вареная креветка»…»

Потом они с Бэндом выпили еще по одной. Вот тогда-то Бэнд и предложил комбату, чтобы его роту пустили головной в батальоне, и новый подполковник, понимающе ухмыльнувшись, разрешил, несколько раз одобрительно кивнув своей красивой седеющей головой. А выпивка у него, надо сказать, была действительно высшего сорта, Бэнд давно уже не пробовал такого виски. В роту он вернулся, когда уже окончательно стемнело, его так и распирало от самодовольства и умиротворения. Теперь-то он уж точно знал, что дело у него непременно пойдет. Ворочаясь на своей походной постели в старом японском полукапонире, он все думал и думал об этом, и на душе было хорошо и спокойно.