Тонкая нить (сборник)

Беляницы, румяницы вы мои,
Сопадите со бела лица долой.
Едет, едет мой ревнивый муж домой,
Он везет, везет подарок дорогой.
Он везет, везет подарок дорогой —
Что шелковый заплетенный батожок.
Хочет, хочет меня молоду побить,
Я ж не знаю и не ведаю, за что.
Я ж не знаю и не ведаю, за что —
За какую за такую за беду.

Позвонили по сотовому Виктору Энгельсовичу, но тот сказался занятым и забирать Надюшку не спешил – потом выяснилось, что вообще не собирался. Ехать на Велозаводскую неудачливая жена наотрез отказалась. Пришлось Ильдефонсу гипнотизировать директора местного магазинчика. Как там маг стоял на ушах в магазине, история умалчивает, но скоро Надюшка в белом халате торговала хлебом и водкой. Торговля шла не бойко, зато директор оказался куда как любезен. Виктор Энгельсович, заперев беснующегося отца, сидел сычом на Войковской. Из комнаты бесноватого доносились отрывистые слова: «Верховный главнокомандующий на проводе. Подготовить превентивный удар по Лондону. Альтернативные инструкции в красном и зеленом конвертах. Команда – вскрыть конкретный конверт – будет дана по радио в шифровке. Поднять бомбардировщик в воздух!» Лондон спокойно жил по гринвичскому времени, выдался сверхомерзительный ноябрь. Полгода плохая погода, полгода совсем никуда. Александр Викторович Кунцов читал в Кембридже лекции по ядерной физике и произвел сенсацию. Заодно досдал в текстильном институте хвост, тоже по физике – с Ульяниными шпаргалками.

Стоят в Торопце у озера два дома, смотрят друг на друга, перемигиваются. Раскололась надвое семья, будто рой отлетел из улья. Ну и пополнилась тоже. Надюшкин зверь по имени Леха взял себе для битья другую молодку – ждать что ли он станет эту гулену. У кого-то дитя родилось, пищало в пеленках. Попса через дорогу слышна даже зимой – родственные дома стараются перекричать друг друга, а что будет летом, вот потеха. У обоих крылечек жигули-пикапы. Из одного доносится «не валяй дурака, Америка», из другого «мама, на кой сдались нам эти Штаты, мама, здесь тоже можно жить богато, мама, не надо плакать, я русского люблю». Сияет февраль, солнышко как из бани, облачко – махровое полотеничко, и резные полотенца на обеих избах, одного мастера работа, звали его Аверьян. Приехала Настасья Андревна – отставной ее майор помер, опившись поддельной водки. Дивуется она на новые ворота. Вышли те же четверо мужиков – в тот день была очередь кунцовской избы поить всю семью. Младший, с небритой еще курчавой бороденкой, сказал лениво: «Отойди от машины, обезьяна», – и дал настырной бабе легкого пинка. Однако сил не рассчитал – летела Настасья Андревна ажник на озерный лед. Треснул лед под ее локтем, ухнул – в Москве на Войковской было слыхать. Саш в те поры сымал с непослушного деда противогаз – тут и сошел на старика дар вездесущности. Пребывая на Войковской под сыновним домашним арестом, явился он чудесным образом также и на торопецкой Озерной улице, страшный и нечесаный, в исподнем белье. Поднял со льда многолетнюю свою подругу, с трудом утвердил на обеих ногах. После встал посреди Озерной улицы, воздевши руки аки голодающий Поволжья на небезизвестном плакате и захрипел ужасным пропитым голосом. В эту минуту содеялось еще одно чудо – из обожженной глотки вырвался крик: «Слушай мою команду! По захватчикам точечным ударом – пли!» Тревожно загудело небо. Четверо живо протрезвевших мужиков встали плечом к плечу на пороге. Подлетело нечто и застыло в воздухе, нацелившись на кунцовскую избу. Бабы с ребятенками пролезли меж мужьями, бросились кто в чем через дорогу – из окон дома насупротив тоже глядели бледные лица. Тут мужская половина семьи, дрогнув, покинула кунцовский дом. А чудо-юдо развернулось, вильнуло четырехлопастным хвостом и ушло откель пришло. Настасья Андревна, поддерживаемая мужем под здоровый локоток, взошла на крылечко – оприходовала брошенные неприятелем банки соленых огурцов и заплетенные косицы лука. С того дня Энгельс Степаныч существовал в двух ипостасях: на Войковской, обретя голос, шумно буйствовал, на Озерной рачительно хозяйствовал. Семейная зараза раздвоения личности коснулась его в лихое время и не оставляла до самой смерти, вернее, до обеих смертей, произошедших в разное время – такие, брат, дела.