Тонкая нить (сборник)

На даче по Северной дороге мокнут кусты. Доцент Кунцов сюда давно не ездит, он ужился с матерью и никуда не рвется. Когда редко-редко пожалует отец, играет с ним в шашки. На дом бабушки Тамары Николавны легла рябина, стучит по крыше сухими ветвями. Электричка прошла – кажется, совсем рядом. Просто ветер оттуда. Убежала к другим светящимся окнам, на следующую станцию, спеша и дрожа, будто за ней гонится лесной царь. Ильдефонс мешает в печке угли допотопной кочергой, Саш дремлет на коленях Валентины. Прабабушка Тамара Николавна сидит в плюшевом кресле с бахромой, вяжет Валентине ажурную шаль обалденной красоты. Появляется всегда, когда здесь Саш – пропустив два поколенья, связывает порванную нить. Крючок выделывает замысловатые фигуры. В домах темно, кой-где заколочено. У Ванды в окошке мерцает экран телевизора, распинается диктор. Его закрывает на миг спина Альберта Николаича – он переключает программу, но там другой такой же. Валентина тренирует сонного Сашка по части телепатии. Говорит про себя: что вовек я любил не один… Саш продолжает не открывая глаз: и калитку осеннего сада, и опавшие листья рябин. Ильдефонс разбивает последние красные уголья, закрывает ржавую дверцу. На Профсоюзной мама Света, завесив от спящего Сашка лампу, нижет распавшиеся неровного жемчуга бусы.

На день рожденья – тридцать три года – Элеонора Иванна испекла сыну пирог, но ей нездоровилось. Нездоровье оказалось столь серьезным, что через полтора месяца, после неудачной операции, Энгельс Степаныч с Виктором Энгельсовичем – без Сашка – ее хоронили. За Энгельсом Степанычем пришла машина, и прямо с поминок он умотал в Арзамас, твердо решив на Войковской как можно долее не появляться. Виктор Кунцов сидел один средь немытой посуды, в темноте и с зажмуренными глазами, пытаясь вызвать в памяти лицо матери, но оно надежно стерлось. Разомкнул веки в двухсветной зале со стенами, обитыми красным деревом – и свечи, свечи… Экзаменаторы при полном параде спросили его: «Видевши начало жизни и конец ее, что думаешь ты обо всем этом?» Снова растерявшись в их присутствии, Виктор Кунцов ответил не на весь вопрос, а лишь на половину его, и то ни к селу ни к городу: «Думаю, что надо поставить памятник с цветником». Высокие судьи потупили взоры. Посуду он мыл на другой день, поздно вставши. Моя, почувствовал, как некие неисчерпанные силы матери присовокупились ему, словно были положены на его сберкнижку. Позвонила Ванда и пригласила на Медведицу.

Извилистая дорога, глинистая земля. Жаворонок завис над небрежно вспаханным полем. Славная тетка эта Ванда, и Альберт Николаич стоящий мужик. Ночевали в разваливающемся Валентинином доме, купленном за бесценок лысым Борей – всё не в палатках, а под крышей. В первый вечер Кунцов долго ждал, не случится ль чего. Сухая ботва быстро прогорала, а лес, полный птиц, отступал все дальше и дальше. Произошло лишь на третий день. Опять огонь пошел ввысь, озарилось небо, перед глазами встало материно лицо. Не то, реальное, искаженное застарелым страхом и ненавистью, а другое, не поддающееся описанью. Держа его в памяти, загасил поскорей костер и залез на сеновал, где совсем не по-ангельски храпел верный Ильдефонс, способный царствие Божие проспать. Наутро Кунцов про себя умолял экзаменационную комиссию Высшей школы: вызовите меня… ну вызовите! совсем как ученик четвертого класса. Но его все не звали. Потом ощущенье чуда померкло. Показалось ерундой то, что хотел с опозданьем ответить на коронный вопрос о жизни и смерти. Лысый Боря привез двадцатипятилетнюю дочь Соню, которую решил кровь из носу выдать за доцента Кунцова. Не с кунцовским проворством было отвертеться. Ну и миниатюрной Соню никак нельзя было назвать, так что успех отцовских ухищрений был предрешен.