Тонкая нить судьбы

Алексей сидел за письменным столом, на котором лежало Сонино письмо. Его невидящий взгляд был уставлен в одну точку. В висках стучало. Руки, лежащие на столе, машинально теребили скатерть. Вдруг мужчина встал, медленно подошел к окну, стал смотреть в него. Было уже темно. Осиротевшие деревья слабо освещались растущей луной и звездами, появившимися после непродолжительного дождя… Улицы опустели. Только шум изредка проезжающей машины нарушал покой и тишину засыпающего города. Алексей стал усиленно тереть виски. Но пульсирующая боль не утихала.

– Как я мог не увидеть, не почувствовать эту девочку? – вопрошал Алексей себя. Перед глазами мужчины стояли строки Софьиного письма.

«Алеша, я никогда не разговаривала с тобой по душам. А мне так часто хотелось сесть рядом с тобой, запустив свою руку в твою красивую шевелюру, повернуть твое мужественное лицо к себе, и нежно поцеловав в глаза, рассказать о себе. Не о той девочке, что ты видел перед собой каждый день, слегка взбалмошной, резкой иногда до грубости и строптивой. А о той, которая под твоим невидимым влиянием превратилась в трепетную, чуть застенчивую, любящую тебя женщину…» Алексей закрыл глаза.

В своем послании к нему Софья шаг за шагом раскрывалась с другой, незнакомой для него, стороны.

«Алеша, я пишу это письмо не для того, чтобы вызвать у тебя ответное чувство, или, не дай Бог, жалости ко мне. Нет, и еще раз нет. Просто так сложилось, что моя жизнь, я знаю, подходит к концу. Мне не хотелось бы уйти и оставить тебя в неведении. Конечно, Поля, тебе все рассказала бы потом, но я хочу, чтобы ты узнал все именно от меня. Я виновата перед тобой…. Может быть ты простишь меня со временем… Я очень на это надеюсь…»

Алексей, отложил письмо и вновь стал тереть виски, предательски ноющие от непроходящей боли. Потом он откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Скупая мужская слезинка попыталась проторить себе путь на обросшей за день щеке. Алексей смахнул ее, открыл глаза и взял в руки листок, исписанный убористым, корявым, как у всех врачей, почерком Софьи.

«Я не знала своей матушки. Она умерла во время моих родов. Но я знаю, кем она была и какой она была. Мой отец воспитал во мне любовь и почтение к моей матери. Я всегда незримо чувствовала ее присутствие…»

В этом месте чернила были слегка размыты. След от крупной слезы Софьи был виден на листке. После почерк ее стал менее уверенным, слегка дрожащим. Между последним словом и словом, начинающим новое предложение, был значительный промежуток, занятый беспорядочно поставленными точками. Алексеем стало овладевать необъяснимое чувство тревоги.

Дверь в комнату открылась, вошла Полина.

– Алешенька, ты прочитал письмо? – с волнением задала та вопрос.

Алексей повернулся к жене и только махнул рукой, ничего не говоря. Полина хотела еще что-то сказать, но посмотрев на мужа, передумала. Она осторожно закрыла дверь и на цыпочках прошла на кухню. Алексей продолжил читать. «Алеша, я не знаю, как мне выразить то, что я сейчас испытываю… И поймешь ли ты меня?… Ты помнишь первую нашу встречу в поезде?… Ex ungue leonen. (По когтям узнают льва – латинская пословица). И это правда. Тогда, как только я тебя увидела, ты покорил меня своим благородным и мужественным лицом, глазами, излучающими добро и любовь. Мне было всего тринадцать лет…. Но разница в возрасте более, чем в двадцать лет для меня не значила ничего… Ты был и остаешься единственным мужчиной, ради которого я жила…. Свою любовь может истолковать лишь тот, кто слабо любит… Я же с трудом пишу эти строки. Боюсь, что мне не найти слов, достойных моей любви к тебе. Прости, еще раз прости за это жалкое признание.»

Алексей опять откинулся на спинку стула. Ему стало тяжело дышать. Ухтомский расстегнул две верхних пуговицы рубашки в надежде на облегчение. Оно не наступило. Он подошел к окну и встал у открытой форточки. Свежий ночной воздух охладил ему лицо, освежил дыхание.

«Бедная девочка. Сколько же ей пришлось вытерпеть. Какая мука быть с человеком всегда рядом и понимать, что он никогда не будет твоим… А ведь Софья была одинока, и я не видел этого. Я считал себя ее другом… А оказывается таковым не был, ибо я не чувствовал ее сердце…» Алексей вернулся на свое место за столом и вновь взял письмо в руки.

«Любовь ко мне пришла раньше, чем я узнала, кто ты. Я ничего не смогла с собой поделать. Долго боролась, старалась прогнать дарованное мне свыше чувство. А потом поняла, что надо просто жить, ибо смысл жизни в самой жизни. Поняла, как это прекрасно просыпаться утром и встречать тебя в коридоре, идущим в ванную, завтракать и ужинать вместе с тобой. Пусть ты не принадлежишь мне, но ты рядом и я дышу одним с тобой воздухом… Для меня это было счастьем, пусть хрупким, но счастьем….»

Алексей закрыл глаза, руками обхватил шею сзади и опустил голову на стол. Так, не шелохнувшись, он просидел минут десять. А когда поднял голову, по его щекам текли слезы. Руки вновь потянулись к листку бумаги, исписанному почерком Софьи.

«Помнишь выражение Пабло Пикассо «Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их». Чтобы сохранить то хрупкое счастье, которое я имела, живя под одно крышей с тобой, Алеша, я запретила Полине рассказывать тебе правду обо мне. Думаю, что это мой самый большой грех на этой земле… Прости меня, Алеша. Прости за обман, с которым я, ты и Полина жили все эти годы… Моя мама урожденная Ухтомская. Да-да, Алеша, она твоя родная сестра, которую вы с Леонидом Николаевичем так долго искали. Тогда, при первой нашей встрече в поезде, когда ты представился нам, назвав свою фамилию, я сжала руку Полины, дав сигнал ничего не говорить. И тому причина – моя любовь к тебе. Во мне жила надежда на твою взаимность… Какой я была глупенькой… А когда ты сочетался узами брака с Полей, для меня эта надежда умерла. Я продолжала тебя любить, эта любовь для меня как награда и возмездие одновременно. Я сама выбрала ее. «Любимым быть – удел немногих, благоугодных небесам. Да, счастлив, кто любим. Но Боги! Как счастлив тот, кто любит сам». Алешенька, я была и есть счастлива… Спасибо тебе…

Алексей до боли сжал себе голову. Он вспомнил то чувство теплоты и близости, которое испытал тогда в поезде, увидев в первый раз Софью еще девчонкой. Он точно помнил, что это чувство было вызвано не внешней привлекательностью девочки, а еле уловимой схожестью с Лизонькой. И после Алексею часто казалось, что между Софьей и им есть какая-то глубокая связь, основанная не на межличностной симпатии, а на другой, непонятной ему основе. Да и Леонид испытывал к Софье непонятное чувство родственной близости.

– Какой же я слепой! Ведь стоило мне быть чуть повнимательней к Соне, и все бы прояснилось!

Алексей пошатнулся от нахлынувших чувств тревоги и неудовлетворенности. «Как я мог не понять этого?»

В памяти всплыл день, когда приходил Герасимовский с требованием идти к Леониду.

«Герасимовский сказал, а Полина подтвердила, что они жили в усадьбе князя Выхулева. Почему тогда я не заставил Полину и Софью рассказать все? Почему они все скрывали?»

Алексей в измождении сел на диван, в висках резанула боль, в глазах потемнело. Маленькая жилка на правом виске усиленно пульсировала, лоб покрылся испариной, лицо выражало страдание.

– Алеша, что с тобой? – тревожно спросила вошедшая Полина. – Тебя долго нет. Тебе плохо? Принести какие-нибудь лекарства? Голос Полины отзывался в ушах Алексея как глухое эхо.

Он с трудом открыл глаза и тихо, но твердо произнес:

– Мне надо побыть одному. Потом, позже мы с тобой поговорим. Извини. Уйди, пожалуйста.

Полина с болью в глазах посмотрела на мужа и тихо удалилась из комнаты.

– Почему же я все-таки не настоял на том, чтобы Полина мне все рассказала? Почему? – спрашивал себя Алексей.

Перед глазами прошла жизнь после встречи Полины и Софьи. Он был счастлив все эти годы. Да-да. Ему было хорошо и спокойно рядом с любимой женой и всегда приветливой и внимательной Софьей. Алексей вспомнил выражение, вычитанное в какой-то философской книге: «Чем лучше наше настоящее, тем меньше мы думаем о прошлом». «Я был счастлив все эти годы Поэтому я забыл проблемы прошлого… А правильно ли это?»

С трудом поднявшись с дивана Ухтомский подошел к столу, взял Сонино письмо, вернулся к дивану и продолжил читать.

«Алеша, у меня, я чувствую, будет дочь. Она – мое частичное прощение греха. Эти слова ты поймешь после разговора с Полиной. Прими ее как свою. Эта девочка будет являться внучкой твоей сестры Лизы, моей мамочки, которую я никогда не знала, но которая всегда была рядом со мной. Прости меня еще раз. И прощай.»

Алексей аккуратно свернул листок с письмом, встал с дивана, положил его на стол, прошел к окну и настежь открыл его. Холодный осенний ветер ворвался в комнату. На улице была тишина – ни прохожих, ни машин. Мужчина посмотрел на часы. Они показывали половину четвертого. Вдруг маленький воробышек опустился на подоконник открытого окна, переминая лапками посмотрел своими пуговками-глазками на Алексея и попытался влететь в комнату. Сделав несколько слабых движений во внутрь, пичужка резко развернулась и полетела, сев на ближайшую к окну ветку дерева. Алексей вымученно улыбнулся и закрыл окно. Его лихорадило. Ему хотелось лечь и забыться.

«Эти слова ты поймешь после разговора с Полиной» – эта фраза из письма не давала покоя. Глаза слипались и падая в сон Алексей произнес как заклинание: «Завтра поговорить с Полиной».

Полина заглянула в комнату, муж уже спал на диване, даже не раздевшись. Она подошла к нему, осторожно подложила под голову подушку, укрыла одеялом, поцеловала нежно в лоб и вышла. Затем прошла в комнату Софьи, как была в халате легла на Софьин диван, накрылась одеялом и тоже заснула.