Тонкая работа

Но вот наконец и Холиуэлл-стрит! Но теперь я почему-то сбавляю шаг, меня охватывает сомнение. Разве такой я себе ее представляла? Скорее всего, другой — не такой узкой, не такой кривой и темной. Лондонский день еще в самом разгаре, солнце еще высоко, однако, свернув на Холиуэлл-стрит, я словно шагнула в полумрак. Но, в конце концов, это мне только на руку: не буду выделяться из толпы. Иду дальше. Улица становится все уже. Теперь под ногами лишь пыль, грязь и рытвины. По обеим сторонам от меня — освещенные лавки: перед одной вывешено рядами какое-то рванье, перед соседними навалены кучей сломанные стулья, рамы без картин или витражные стекла, однако чаще всего попадаются книжные лавки. Когда я вижу одну такую, я опять замираю в нерешительности. Я не держала в руках ни одной книги с тех самых пор, как бежала из «Терновника», и вот теперь, вновь увидев их, да еще в таком количестве (они то разложены ровными рядами, титулом вверх, как буханки на подносе, то навалены грудой, рваные, в пятнах, с выцветшими корешками, — с надписью: «2 пенса», «3 пенса», «Этот ящик — 1 шиллинг»), я почему-то разволновалась. Я останавливаюсь и смотрю, как мужчина роется в ящике с книгами без переплетов и достает одну. «Любовная ловушка». Я знаю ее, я столько раз читала ее своему дяде, что выучила чуть не наизусть!

Тут мужчина поднимает голову и замечает, что я за ним наблюдаю, тогда я иду дальше. Дальше — опять магазины, опять книги, опять мужчины и, наконец, витрина — чуть поярче других. В ней выставлены гравюры — они подвешены на крючках. На стекле — имя мистера Хотри, выведенное осыпающимися золочеными буквами. Я вижу его, и меня пробирает такая дрожь, что я едва не падаю.

Внутри магазин маленький и тесный. Это для меня неожиданность. По стенам сплошь книги и гравюры, правда есть еще книжные шкафы. Трое или четверо мужчин стоят возле них, быстро и деловито листают кто альбом, кто книжку; на звук открывающейся двери никто не обернулся, но, как только я шагнула и послышался шорох юбки, все как один повернули ко мне головы да так и застыли. Но я уже привыкла к тому, что на меня все оглядываются. В глубине магазинчика — конторка, за ней восседает юнец в жилете и в нарукавниках. Он тоже изумленно смотрит на меня, как и все, — потом, когда я подхожу ближе, встает.

— Чего бы вы хотели? — спрашивает.

Я не сразу отвечаю. В горле у меня вдруг пересохло.

— Мне хотелось бы видеть мистера Хотри. Мне надо поговорить с мистером Хотри.

При звуке моего голоса он моргает. Покупатели не сводят с меня глаз.

— Мистер Хотри, — отвечает юнец, но уже другим тоном, — мистер Хотри не работает в магазине. Вам не следовало заходить в магазин. Вы договаривались о встрече?

— Мистер Хотри — мой знакомый, — говорю я. — Со мной не обязательно договариваться о встрече.

Он обводит взглядом покупателей. Потом спрашивает:

— А какое у вас к нему дело?

— Личное, — отвечаю я. — Вы проводите меня к нему? Или приведете его сюда?

Должно быть, что-то было такое в моем взгляде — или в голосе. Он встает из-за конторки.

— Я, вообще-то, не уверен, что он здесь. Право же, вам не следовало приходить в магазин. Магазин для того, чтобы продавать книги и гравюры — понимаете какого содержания? Комнаты мистера Хотри наверху.

За его спиной — дверь.

— Я могу подняться к нему? — спрашиваю.

Он качает головой:

— Вы можете послать ему визитную карточку или что-нибудь в этом роде…

— У меня нет карточки. Но если вы дадите мне листок бумаги, я напишу ему свое имя. Он придет, как только прочтет. Вы дадите мне листок?

Он не двигается. Снова говорит:

— Кажется, его все-таки нет наверху.

— Ну, раз так, я подожду.

— Нет, здесь вам нельзя оставаться!

— Тогда, я полагаю, у вас есть какой-нибудь кабинет, комната, где я могла бы его подождать?

Он смотрит на покупателей; берет карандаш и снова кладет на место.

— Так вы позволите? — настаиваю я.

Он, с мученическим выражением на лице, все же достает откуда-то листок бумаги и ручку и подает мне.

— Но если окажется, что его нет на месте, — говорит он поспешно, — то не советовал бы ждать его здесь. — Я киваю. — Напишите свое имя.

Я сажусь писать. Потом вспоминаю, что Ричард мне как-то рассказывал, что говорили обо мне лондонские книгопродавцы. И я боюсь написать: «Мод Лилли». Боюсь, юноша за конторкой увидит. Наконец, вспомнив кое-что еще, пишу: «Галатея».

Складываю записку и протягиваю ему. Он открывает дверь, свистит кому-то в коридоре. Прислушивается, снова свистит. Раздается звук шагов. Нагнувшись, он бормочет что-то, указывая на меня рукой. Я жду.

И в это время один из покупателей закрывает альбом и встречается со мной взглядом.

— Не обращайте на него внимания, — тихо говорит он, имея в виду юнца. — Он принял вас за женщину легкого поведения, только и всего. Хотя по всему видно, что вы дама… — Он оглядывает меня с головы до ног, потом кивает на книжные полки. — Вам это нравится? — спрашивает он уже совсем другим тоном. — Конечно же нравится. Я почти уверен.

Я ничего не отвечаю ему. Юнец тем временем отошел от двери.

— Сейчас выясним, здесь он или нет.