Тонкая работа

Она укладывает меня в постель и ложится рядом, обвивает рукой, потом засыпает и во сне отодвигается. Я мысленно представляю дом, в котором лежу. Комнату, где стоит кровать, какие у нее углы, что где располагается. Мне кажется, мне не заснуть, пока я до всего этого не дотронусь. Встаю с постели и, ежась от холода, тихонько хожу от одной вещи к другой — от камина к туалетному столику, от столика к ковру, потом к шкафу. Подхожу к Сью. Как хочется мне и ее потрогать — только чтобы убедиться: вот она, здесь. Но не смею. Но и не в силах отойти. Я поднимаю руки и медленно, не касаясь, вожу ими по воздуху, словно обнимаю невидимую Сью — рука моя скользит на полвершка от ее ног, от груди, от согнутого локтя, от волос на подушке, от ее лица, — а она спит.

И так повторяется три ночи кряду. А потом происходит вот что.

Ричард придумал водить нас к реке. Он усаживает Сью подальше от меня, на перевернутую лодку, а сам, как всегда, топчется возле меня, словно наблюдает, как я рисую. Я уже столько раз тычу кистью в одну и ту же точку, что картон вспучился, того и гляди, прорвется, но я упорно продолжаю малевать, а он то и дело наклоняется ко мне и шепчет сердито:

— Черт побери, Мод, как вы можете так спокойно сидеть? А? Слышите — часы бьют? — Это пробили часы в «Терновнике», звон далеко раскатился над водой. — Вот еще час прошел, а ведь мы могли провести его на свободе. Вместо этого мы по вашей милости сидим тут...

— Вы не подвинетесь? — говорю я. — Вы загораживаете мне свет.

— А вы — мне, Мод. Видите, как легко можно убрать эту тень? Еще одно усилие... Видите? Да смотрите же! Не желает! Ей нравится ее работа! Эта... Нет, дайте мне спичку, я сожгу ее к чертям!

Я оглядываюсь на Сью.

— Тише, Ричард.

Но дни становятся теплее, и наконец приходит день такой безветренный и душный, что от жары ему становится невмоготу. Он расстилает пальто на земле и ложится, надвинув на глаза шляпу. Некоторое время я наслаждаюсь покоем и безмятежностью: слышно лишь, как лягушки выводят рулады в камышах, да плещет о берег вода, да щебечут птицы. Или по реке проплывет суденышко. Я наношу на картон мазки, едва касаясь, двигая кистью еле-еле, словно во сне, — меня и впрямь разморило.

Но раздается смешок Ричарда — я чуть кисть не выронила. Оборачиваюсь к нему. Он смотрит на меня, прижав палец к губам.

— Полюбуйтесь-ка, — тихо шепчет и кивает на Сью.

Она все так же сидит у перевернутой лодки, только голову запрокинула на полусгнившее деревянное днище, ноги-руки раскинула. Прядь волос внизу потемнее, потому что она все время тянет их в рот, змеится до самых губ. Глаза закрыты, дыхание ровное, безмятежное. Она спит. Солнце светит ей в лицо, золотит острый подбородок, ресницы, потемневшие веснушки. Меж краем перчаток и рукавами плаща две бледные розовеющие полоски.

Я перевожу взгляд на Ричарда — встречаюсь с ним глазами, — потом поворачиваюсь к своему этюду.

— У нее лицо обгорит, — тихо говорю я. — Может, вы ее разбудите?

— Я? — фыркает он. — Там, откуда она вышла, нечасто видят солнечный свет. — Он сказал это почти умильно, но мне показалось, с насмешкой, а потом добавил шепотом: — Не то что там, куда она попадет. Бедняга — пусть поспит. Она спит с тех самых пор, как я нашел ее и привез сюда, да только она пока об этом не знает.

Похоже, мысль кажется ему занятной. Он потягивается, зевает и встает. Чихает. В такую жару простудиться недолго. Он сопит. Достает из кармана носовой платок, извиняется, хрюкает.

Сью все спит, не просыпается, лишь головой повела и брови нахмурила. Ее рот полуоткрыт. Прядь волос спадает со щеки, по-прежнему закрученная и остренькая на конце. Я было коснулась кистью своей осыпающейся картины — теперь же стою с кистью на весу и смотрю на нее спящую. И все. Ричард снова сопит, тихо ругает жару, весну и все такое. И мне кажется, как уже бывало прежде, что он присматривается. Ко мне. Наверное, в этот момент у меня с кисти капнуло — потому что потом на синей материи платья я обнаружу черное пятнышко краски. Я не замечаю, что краска капает, и, должно быть, то, что я этого не замечаю, как раз меня и выдает с головой. Или то, как я смотрю. Она снова хмурится. Я все смотрю. Потом отвожу взгляд и вижу глаза Ричарда.

— Ну, Мод...

Вот и все, что он сказал. Но по его реакции мне наконец становится понятно, как же сильно меня к ней тянет.

Какое-то время ничего не происходит. Потом он подходит ко мне и хватает за запястье. Кисть падает.

— Быстро пошли, — говорит он. — Быстрей, пока она не проснулась.

И ведет меня, спотыкающуюся, вдоль камышей. Мы шагаем вниз по течению, туда, где река и стена делают поворот. Когда мы останавливаемся, он кладет мне руки на плечи и стискивает.

— Ну, Мод, — произносит он снова. — А я-то думал, это совесть или какая другая слабость. Но такого...

Я прячу лицо, а он смеется.

— Не смейтесь! — Я пытаюсь вырваться. — Нечего смеяться.