Тонкая зелёная линия

В полукилометре впереди холодный туман сгущается и покрывает тропу и скалы убийственно скользкой плёночкой. В этих краях и опытному физкультурнику тяжело. Дехкане никогда не ходят через перевал по ночам. Не рассказывали о таком. Оставаться на высоте – верно замёрзнуть. Идти вперёд уже невозможно.

Мужчина останавливается. Прислушивается. У него собачий слух и кошачье зрение.

Туман поёт. Сквозь сизый морок просачивается, проползает, проникает невозможно прекрасная мелодия. Она не громче комара. Но в горах, на высоте, комары не водятся.

Аргентинское танго.

Дошли.

Если бы мужчина умел плакать, он бы заплакал. И не потому, что он стыдится слёз. Просто не может. Глаза как-то сами собой высохли. Насмотрелись за жизнь на смерть. Слёз не осталось. В груди всё время лопается какой-то пузырёк, тело всё больше немеет.

Он точно знает, что случится на этой малюсенькой площадке. Еще полчаса, и он оступится, нарочно разожмёт пальцы, сломанной марионеткой проскользит три шага влево и, свободно, по-птичьи раскинув руки, улетит в ущелье. А потом – к ошмёткам его тела прилетят такие же изодранные куски жены и сына. И всё закончится.

В таком исходе нет ничего постыдного. Умереть легче, чем жить. Дойти тяжелее, чем просто и незатейливо улететь в пропасть. Никто ничего не узнает. Никто не поймёт. Эта пытка закончится – и для него, и для них.

Нет, конечно, можно ещё упереться. Наклонить голову, напрячь отсутствующие силы и пойти вперёд, нащупывая стёсанными подошвами путь. Быть отчаянным легче. Не получится, зато попытается. И совесть не загрызёт.

Спасти всегда тяжелее всего. Сделать выбор. Кого выбрать – жену или сына? Сына донесёт… Может быть. Жену за руку он проведёт. Попытается. С ребёнком он её не удержит. Двоих – точно нет.

Всем замерзать.

Или?..

Он неловко тянется левой рукой к кобуре, выцарапывает револьвер, показавшийся невозможно тяжёлым. Один патрон.

В кого?

Тоже не выход.

Любя оружие, он старается засунуть револьвер в кобуру, машинально расправляет складку гимнастёрки и цепляет рукоятку кинжала. Его душа замирает. Он медленно вынимает дамаск из ножен и пытается уловить смутную догадку. Резная рукоятка, готовая для убийства звёздно-узорчатая сталь.

Наваждение рассеивается.

Мужчина медленно отпускает рукоятку кинжала, с громким змеиным шипением падающего в ножны.

Сердце грохочет, из последних сил разгоняя остывшую кровь. Он делает два шага назад:

– Вера. Верочка. Вера, ты меня слышишь? Быстро слезай. Вера.

Кошма шевелится. Он почти не видит её, но сердцем мог бы нарисовать чёрные брови, ресницы, лицо… Какое лицо? Да обычное лицо – скуластое, полные щеки, припухшие глаза. Совсем не красавица мать его сына.

– Вера, давай руку. Держись. Держи парня. Слезай. Просыпайся, ты!

Он обнимает Веру за плечи. Тащит на себя. Она встаёт на крошево камней и беззвучно рыдает, почувствовав его руку. Боль в обмороженных ступнях невыносима. Ребёнок, тёплый, её живой ребёнок испуганно вскрикивает, ворочается на руках и начинает вопить во весь голос.

Есть хочет.

– Держись, Вера. Секунду. Сейчас. Только держись.

Он укутывает её кошмой, разворачивается и опускает руку на жёсткую холку дрожащего ишака. Ну, метнись же ты, живое существо! Все жить хотят, всегда хотят жить! Это же главный инстинкт, главный смысл жизни – жить! Но животное стоит неподвижно. Ишак опускает голову к камням.

Звери знают, когда приходит их час служить человеку.

Человек пристраивается, чтобы ударить слева и одним плавным движением вонзает кинжал в грудь жертвы. Ишак кашляет, как-то неожиданно по-детски охает и заваливается на правый бок, уже не чувствуя, как поворачивается сталь в пробитом сердце. А человек вторым, уже скользящим, взмахом распарывает круглый живот. Человек действует безжалостно-спокойно. Ещё один удар. Ненужный кинжал звякает на камнях. Рука скользит внутрь, захватывает скользкие, горячие кишки и вытаскивает требуху из вздрагивающей туши животного.

– Вера! Вера! Сюда, быстро!

Жена стоит столбом. Он ощеривается.

– Ах ты ж! Вера!

Мужчина поднимается, хватает липкими пальцами женщину за плечо.

– Вера! Пожалуйста! Вера, очнись! Верочка, быстрее! Снимай.

Он тащит кошму к туше.

– Давай! Давай сюда. Шевелись, проснись ты!

Женщина осторожно засовывает завёрнутого в халат сына в горячее чрево. Мужчина проверяет, чтобы головка была свободна. Мальчик кричит изо всех сил.

– Садись. Садись, живо! Быстрее. Ноги!

Боясь упасть в обморок от боли, мужчина толкает жену к жертве, неловко отрывает кусок подола её любимого воскресного платья, усаживает Верочку на кошму и обматывает обрывком ткани её ножки.

– Вера, давай, быстро ноги засовывай внутрь. Так. Молодец. Теперь слушай внимательно. Верочка, дождись. Час. Один час. Больше не надо. Я вернусь. Приведу ребят. Держись, Вера. Не смей замерзать. Дождись.

Мужчина накрывает жену кошмой, будто палатку делает, потом выпрямляется и оглядывается. Тропы не видно.

Ему туда, вперёд и вниз, в морозную дымку.