А дальше была ночь. Её родители были у бабушки, которая от невыносимости одиночества симулировала сердечные приступы. Впрочем, собираясь к бабушке, родители точно знали, что там всё в порядке. Но они хотели, чтобы Юля потанцевала, да и вообще, накануне развода как-то предпочитали не перегружать ни себя, ни дочку лишними словами. Да и пора было дочке… Ну… Жить, что ли. Не всё же пропадать в отцовой библиотеке.
Толя ушёл перед рассветом. Медленно оделся, тихо закрыл входную дверь, неслышно спустился по лестнице, чтобы не шуметь лифтом, и нырнул в жёлтую метель, наполненную отсветами фонарей и одиноко-бессонных окон. Совершенно голая Юля сидела на тёмной кухне, курила отцовы сигареты и чувствовала себя мерзкой старухой.
Часов в одиннадцать утра её разбудил отец. «Юля, – он смотрел на дочку с каким-то новым прищуром. – Юля, ты можешь быстро одеться и выйти на кухню? У нас гость». Когда Юля шла по длинному коридору, её неожиданно укусила странная, путаная, как волосы на расчёске, мысль. Сомова даже нахмурилась. Шаг-другой. Всё на автомате, буднично и спокойно.
Валентина Романовна Сомова стояла у подоконника, с похожим сомнением разглядывая дочь. Расправляла салфетки на столе, переставляла тарелки. Подравняла ложечки, чтобы лежали рядом с блюдцами. Отец поправил узел галстука, снял, зачем-то покрутил в руках, потом положил очки на раскрытую «Вечёрку». Но всех этих мелких телодвижений Юля не замечала. Она застыла в дверях и видела только Толю. Тот стоял возле плиты. Тоже снял очки и посмотрел на неё как-то ошеломлённо.
Её все разглядывали. Она снова почувствовала себя голой.
«Юля, – сказал отец намеренно опереточным голосом, словно предвкушая забавную шутку. – Вот этот молодой человек. Как вас, молодой человек? Анатолий? Спасибо, Валя. Так вот, Юля, этот молодой. Очень молодой человек просит твоей руки. Он прямо так и выразился. Ты, конечно, можешь…»
«Я согласна» – мгновенно ответила Юля.
Борис Фёдорович довольно быстро привстал и тут же сел на стул. Тут же рядом с ним опустилась Валентина Романовна.
«Толя, – Юлия Борисовна метнула взгляд в шатнувшегося Серова, не обращая внимания на зыбкие тени родителей. – Пойдём. Я тебе покажу мою комнату…»
Самое смешное и удивительное случилось секундой позже – следуя за ней по коридору, Толя тоже влюбился в Юлю. Вряд ли он сам ожидал, что, скажем честно, старик, что в его циничные расчёты вмешается дурацкое и явно лишнее чувство, но мальчик из Подольска намертво прикипел душой к девочке с улицы Горького. Кто чью душу изломал и собрал заново – до таких мелочей нам, читатель, дела нет. Это касалось только двоих.
Поступки важнее слов.
После защиты диплома Толька Серов отказался пользоваться блатом тестя и загремел на Дальний Восток, только-только научившись хоть что-то делать на Подольской АТС, а Юля Серова, решительно наплевав на родительские советы и запреты, удрала из Москвы и поехала в Биробиджан. За мужем.
Но мы отвлеклись.
Про мойву.
Нимало не обеспокоившись качеством рыбы, купленной в фибролитовском «сельпо», Юля достала из бурого бумажного кулька сомнительный серый кусок льда с торчавшими хвостиками рыбёшек и вывалила «рыбу» на скворчавшую сковородку. Столб пара и шипение жира изобразили неплохой даже по камчатским меркам гейзер. Через десять минут полуобугленная, полурастаявшая масса издавала чудовищную вонь булькавших кишок. Ну откуда несчастная Юля могла знать о том, что в такой маленькой рыбёшке столько дряни?
И ведь ни одна зараза не помогла, не подсказала. Девочки всех возрастов бывают жестоки – что в песочнице, что на общей кухне. Бесплатный цирк. Юля стояла возле сковородки и оглушённо и потерянно тыкала вилкой в серое варево. Удушливый смрад довольно быстро заполнил все уголочки длинных коридоров барака. Тогда из своей комнаты прибежала Зоська, увидела картину бедствия и мгновенно бросилась на помощь. Тут же сковородка была залита водой, содержимое отправлено в помойное ведро, беззвучно рыдавшая Юля усажена за стол. Зося запрыгнула на подоконник и раскрыла окно настежь.
Циля Шлёмовна и её подружка, хорошая, между прочим, швея, Зинаида Ипполитовна, единственные свидетельницы кухонной катастрофы, поджали губы.
Но Зося уже стучала ножом – крошила морковку, лук. Потом сунула ещё один нож в руки Юли – «Давай, Юлька, чисть свёклу», – обдала сковородку кипятком, потом сполоснула холодной водой, отодрала содой – всё чётко и мгновенно. Юля смотрела во все глаза, как на сковородке, будто сами собой, пассеровались морковка и свёкла, а с побулькивавшего в кастрюле бульона снималась и сбрасывалась пенка. И в одночасье посреди коммунальной кухни Лягушатника воцарился, забормотал и запыхтел настоящий малороссийский борщ такого качества, которое получается только случайно, по великому вдохновению.
«Юлька, не бойсь, научу, – Зося подмигнула Серовой. – Будешь готовить лучше всех. Так, смотри за огнём. Еще десять минут, потом выключишь. Запомнила? Десять минут. Давай, справишься».
И вышла из кухни, вернулась обратно в комнатку – к разложенным чертежам.
Ждать Алёшу.