Тонкая зелёная линия

– Что? Этот, Изгельдов, он из Дагестана, сидит, а сам на меня смотрит, дрожит весь: «Таварыш лыйтэнант, аны нашых рэзали? Рэзали, да? Ранэных рэзали?» А я ему: «Да, товарищ старший сержант, глумились над ранеными». – «Зачэм?» И все собрались и смотрят так. А я на них смотрю. Эх… В глазах такое… «Товарищи пограничники, – говорю, – резали они наших товарищей потому, что запугать хотели – нас, живых. Чтобы нам страшно было. Чтобы твой товарищ, да, Сирота? Чтобы Сирота знал. И чтобы Корень, Орешкин, Андреев, Синицын, Мартыненко, чтобы тоже знали. Чтобы внутри каждого из вас страх поселить. Мы же все с гражданки здесь. Я своими системами занимался, Изгельдов отличным поваром будет, Корень у нас рыбак знатный, Синицын, вон, точно будет по женской части врачом, раз всё время в самоволку прыгнуть хочет. Так, Синицын? В другой раз поймаю, будешь неделю валенки подваривать. Вот так, бойцы, вам страшно должно стать. Так ведь?»

– Алёшка…

– Да, Зося, да. А у самого внутри тоже всё дрожит – смотрю, что внутри них творится. Дети же, почти дети.

– И что?

– А то, Жози. Есть у нас Панкратьев, он у нас такой. Тихий-тихий. Отец бросил, мать одна вырастила. Из Перми. «Пермяк – уши солёные». Совсем такой, как блаженный. Всё на облака смотрит да вокруг. Всё время у вольеров. Собак подкармливает. А тут вскочил, глаза белые, кулаки сжал. «Нет! – говорит. – Нет, товарищ лейтенант! Это мы их резать будем. Я их резать буду!» А сам на Изгельдова весь, да чуть не с кулаками. Сам чуть не вдвое меньше, а бешеный. «Нет, – говорю, – нет. Резать – это последнее. Когда патроны кончатся. А вот с завтрашнего дня, товарищи бойцы, будете стрелять не на оценку товарища лейтенанта. А на смерть. На их – тех, кто режут, – смерть. Чтобы две пули – лёг. Две пули – лёг. Сами себе будете оценки ставить. Магазин за три секунды в белый свет выпустить много ума не надо. А вот снайперами стать – это вы не просто можете, а должны, обязаны». Жози, прикури и мне. Ты извини, что тебе такие вещи рассказываю.

– Алёшка, сейчас в лоб дам. Больно. На, держи.

– Спасибо. Вот. Так до отбоя и говорили. Ну, я заодно им ещё по самоволкам прижал. Систему целую оповещеия разработали. Круговая порука, что так, что эдак, сама понимаешь. Ну, я им просто так и вломил: «Всё равно, товарищи бойцы, я знаю, кто к кому прыгает. Знаю, кто из вас кого прикрывает. Я с вами, товарищи бойцы, лучше в три марш-броска сбегаю. Подряд. Ничего-ничего, я тоже с АКС буду. Наравне. Непрерывно бегать будем. С каждым отделением. Чтобы дурь выбить». А они смеются. Абрамов, он сапожник классный, хохочет: «Я, товарищ лейтенант, пока Изгельдов бегать будет, кашу такую сварю, что Мангруппа неграми станет. На гуталине». «Нет проблем, – говорю, – только будет у тебя каша на гуталине – Изгельдов ответит. А если Изгельдов плохо валенки подварит – ты, товарищ сапожник, ответишь. А если все будете плохо стрелять – уже все ответим. Один раз. Пересдачи экзамена не будет. Поняли, товарищи бойцы?» Ну, они сопят, переглядываются. «Так вот, орлы, – говорю, – я каждого дурака на Фибролите отлавливать не буду. Если вы меня, лейтенанта, не уважаете, будем бегать непрерывно. Пешком ходить не будете. Только бегать, прыгать, стрелять и учиться читать. Так, чтобы не наглели. Либо я, ваш лейтенант, буду в любую секунду знать, кто где находится. И вы тоже должны знать, где кто из офицеров». «А жёнам говорить?» – ржут, черти.

– Да, кстати, Эл. А жёны ведь тоже знать хотят, где их доблестные лейтенанты находятся.

– На службе, Жози, на службе. Лейтенанты всегда на службе.

– Эл, хорош!

– Вот. Короче, Жози, договорились с ними жёстко – кто кому докладывает, кто кому сообщает. Целую таблицу оповещения составили. Толька Серов увидел тетрадочку, себе взял срисовать. Тоже будет своим «паяльникам»-связистам мозги вправлять. Хватит, побаловались… Всё-таки, Жози, Гурьев умница большой. Вся Мангруппа напряглась. Знаешь, все какими-то другими стали. За один вечер.

– Он большой умница. Очень умный дядька. Только одинокий очень. Он же ещё не старый, а седой весь. Что-то с ним не так.

– Седой? Судьба такая. Одинокий. Не замёрзнешь у окна?

– Нет. Подышать хочу. Ночь, ты глянь, какая. Звезда на звезде. Вон, глянь!

– Что?

– Звезда полетела. Метеор. Красивое слово – метеоры. Август месяц. У нас в школе кружок был астрономии. Физик наш вёл. Сам зеркала из витринного стекла сделал и отполировал. Вырезал два кругляша, да друг по другу всю зиму тёр-кружил хитрым образом. Пастой ГОИ – и по кругу, и вращая-проворачивая. Ну, знаешь, зелёная такая паста, как мел. Вот такенное зеркало получилось, сантиметров двадцать. Мы Луну рассматривали, Марс, Сатурн, кольца, Юпитер…

– Звёзды – это здорово. «Открылась бездна звёзд полна, звездам числа нет, бездне дна».

– Эл, а когда в Залесск вернёмся, ты возьмёшь меня к себе – в бригаду? Ну, я к тебе хочу. Может, даже на космодром вместе будем ездить.