Тонкая зелёная линия

Манёвренная группа есть мобильное подразделение пограничного отряда в помощь линейным заставам на направлении вторжения противника. До подхода доблестной Советской армии. На это всё удовольствие – сутки. Манёвренная группа обязана вести активные боевые действия против любых – подчёркиваю, любых – сил противника и не имеет права умирать двадцать четыре часа. А после подхода армейских частей – обязана отойти в тыл, где обеспечивать порядок и охрану коммуникаций, короче, продолжать уничтожать противника – внешнего и внутреннего, где бы и каким бы он ни был. Короче, войска Комитета государственной безопасности!

Всё понятно?!

– Так точно, товарищ капитан!

– В двадцать ноль-ноль – быть при параде. Марчук вас приглашает. Идите!

Мышкин и Филиппов вышли. Гурьев сел за стол. Постепенно прищур его глаз размягчился:

– Мальчишки-мальчишки…

Молодые, полные сил мужчины в начале похода – да с боевым оружием, да вдали от мам, жён и любовниц – находятся в том особо горделивом возбуждении тела и души, о котором, призывая в помощь олимпийцев, ещё старик Гомер писал. Не будем мудрствовать и мы. Впрочем, давай, старик, посмотрим на карту.

Каждый наш ребёнок знает это особое широкоглазое удивление и восторг, когда папы-мамы, дедушки-бабушки – или учительница первая моя – в первый раз показывают ему границы нашей родины. Ведёт малыш пальчиком по листам широко раскрытого атласа или указкой по здоровенной карте на стене кабинета географии – и везде широкая красная линия пересекает горы, реки, пустыни – ого-го сколько!

«Бабушка, это всё – наше? Это всё – мы?! Ух ты!»

Эта широкая красная полоска вмещает наш мир, наш труд, нашу силу, нас самих. Но не надо забираться на высоту спутников, достаточно просто пролететь на самолёте, чтобы увидеть, что на лице Земли никакой особой черты, стены, полосы, которая соответствовала бы душевно-парадному восторгу русского человека, и в помине нет. Да, конечно, есть всякие дозорно-следовые полосы, сигнальные системы и прочая хитроумная чертовщина, придуманная нашими инженерными искусниками. Но по-настоящему границу делают границей люди в зелёных фуражках.

Их откровенно мало.

Невидимый пунктир из людей.

Наших людей.

Настоящих людей.

Тонкая зелёная линия.

Глава 5 Хризантемы

1

«Понедельник похож на похороны. Угу. Точно – похороны. На еженедельные похороны воскресенья. А если был праздник? Тогда – всё. Каждый гуляка бережно несёт мозг черепа головы, как гроб. В гробу мутно плещется прожитая весёлая ночь. Похмелье, твою мать. Так. Чёрт знает что. Головой не двигать. В смысле не крутить. То есть не вращать.

Головой.

Из черепа можно чашу сделать. В серебро оправить и сделать чашу. Вроде из китайских мандаринов монголы тоже делали. Чаши в смысле. Из китайских голов.

Ты о чём, Эл?

Раз-два. Хорошие сапоги. Всё-таки Орешкин мастерски голенища ушил. Как куколки на ноге. Так только австрийские шузы сидели. Самые первые купленные туфли. На первую зарплату. В глазах – Райка. Рая-Рая, где ты, Рая… В горле комок. Совершенно неожиданно.

Спокойно, Эл…

А сапоги, всё-таки шикарные. Любо-дорого смотреть. “Эй, кто там шагает левой? Правой, правой, правой!” А хорошо получилось с маршем. Мама моя рˆодная, как голова болит… Пройдёт, Эл. И не такое было.

Зося… Жози уже проснулась. Точно. Наверное. Сейчас. Часы. Стрелки бегут. “Алёшеньке от Зоси в первый день”. Да. 1964 год. Наш первый день вместе. Первая секунда. Первый вздох как стон, первый стон как вздох. Время. Время – это философская категория. Так? Прямо на кандминимум.

Стоп. Надо подышать. Холодно. Морозец, наверное, градусов семь. Нет. Семь плюс один. Это сколько? Это уже время, не температура. Вроде уже считал. Ты же умный, Алексей. Да, Алексей. Ещё Анатольевич. И ещё Филиппов. Это восемь. Восьмое ноября. Так думать противно, просто ужас. Ручей. Срочно нужен незамерзающий ручей на выход вечной мерзлоты. Лечь. Открыть все сфинктеры. Все клапаны то есть. Глотать воду и выпускать. Прополоскаться. Точно. Хорошая идея. Нет, очень плохая. Во рту эскадрон гусар летучих. Переночевал то есть. Да, так вернее. Верно. Нет всё-таки это свинство. Так, надо подышать. То есть покурить. Покурить, но осторожно.

“Эл. Алёша, послушай”, – ночной голос Зоси – в ушах, где-то внутри. Или снаружи. Доносится откуда-то отовсюду. Потусторонний. Обращённый внутрь, уже не к ко мне, а к кому-то третьему: