– Нормально я себе представляю, Василий Сергеевич. Считайте, что у нас при штабе появился взвод снайперов. По-моему, это неплохо.
– Да, – Чернышёв побарабанил по столешнице какую-то заковыристую мелодию отменно вычищенными ногтями. – И все-таки, повара-снайперы. Это очень… – ещё цоканье. – Это очень поучительно и… назидательно, что ли. Хорошо, Константин. Посмотри, пожалуйста, чтобы к торжественному прохождению всё было в полном ажуре. Я, это… Попытаюсь речь подготовить. Да-да, Костя, отлично, ступай. Минут пятнадцать ещё есть.
Подполковник был в самом лучезарном настроении.
Учения заканчивались, судя по всему, без каких-либо эксцессов, чрезвычайных происшествий и прочих неприятностей и непредвиденностей, вызывающих изжогу и зуд в организмах высокого проверяющего начальства. Неделя затяжных дождей, которой пугали из Хабаровска, так и не случилась, поэтому прелестная, обворожительная и, даже можно сказать, чарующая таёжная осень согревала романтическую душу Василия Сергеевича. В беготне облаков он видел танцы придворных фрейлин блестящего двора Людовика XIV, тёмные таёжные ручьи журчали о тайных заговорах, а золото берёз и лиственниц бередило сердце, словно локоны Луизы де Лавальер.
Да-да, старик. Чернышёв, кроме преферанса, запойно зачитывался приключенческими и любовными романами. Справедливо полагая, что преферанс лишь добавляет особый блеск к его командирскому авторитету, но любовная беллетристика может быть понята как-то…
Брезент штабной палатки не скрывал гула сотен голосов: Манёвренная группа, при полном параде, умытая, подстриженная, надраенная, начищенная и впервые за месяц выспавшаяся, готовилась провести конкурс строевой песни. Василий Сергеевич умиротворённо зевнул, выдвинул ящик видавшего виды «походного» стола, достал «Десять лет спустя», пролистал до ученической закладки и…
И вот уже синеглазая Луиза спешит к возлюбленному.
Чернышёв провалился в книжку, как грешник в ад.
Вдруг входной полог по-старушечьи противно прошамкал под невежливой рукой, и на пороге штабной палатки возник «комсомольский бог», «недокомиссар», «слишком освобождённый» Сергей Маркович Вайнман. Вайнман отдал честь и, привыкая после яркого утра к альковному, будуарному, несомненно, интимному сумраку, захлопал пушистыми белыми ресницами. Поэтому он не увидел, как одним неуловимым движением подполковник уронил книжку в ящик, чересчур сильно толкнул его вперёд и зверски прищемил пальцы.
– Да?! – взревел застигнутый врасплох подполковник, тем не менее не решаясь высвободить пальцы из капкана.
– Товарищ подполковник! – не ожидая такого хтонического рыка, «комсомольский бог» закричал в совершеннейшем испуге. – Разрешите доложить!
– Докладывайте! – зашипел Василий Сергеевич, бледнея, как Луиза де Лавальер при виде короля-Солнце.
– Т-т-товарищ под-подп-полковник…
Вайнман, очевидно, страдал. Он так мчался к подполковнику, он подгадал момент, когда подполковник окажется один, без свидетелей, он наконец-то получил возможность заложить, нет – сообщить. Нет же! Подать сигнал! Вот! Просигнализировать должным образом, а на него так кричат?.. Понимая, что запинаться и мямлить ещё хуже, чем обделаться, он, совершенно неожиданно для себя, придурошно-молодцевато гаркнул:
– Товарищ подполковник! Политическая диверсия! – и осёкся.
– Диверсия?! – Чернышёв даже забыл о прищемлённых пальцах и воззрился на «недокомиссара», изумлённо внимавшего эху своих же грозных слов. – Ди-вер-си-я? А ну-ка, ну-ка, Сергей Маркович, порадуй старика. – И, пока Вайнман на ватных ногах преодолевал дистанцию до стола, успел-таки вынуть пальцы из ненавистной ловушки.
– Товарищ подполковник. Сейчас. Только что. Совершенно недопустимо. Пятьдесят вторая годовщина. Великой Октябрьской. Комсомольцы должны, а они… – Вайнман с ужасом видел, как на каждое его лепетание подполковник благожелательно кивает головой, словно добрая детсадовская тётя-логопед. Но недаром Серёга Вайнман занимал своё место. Он с усилием проглотил репейно-колючую слюну, взял себя в руки и закончил, звеня металлом сигнала: – Ровно через двадцать минут, во время торжественного прохождения, хозяйственный взвод будет исполнять белогвардейский марш.
– Марш. Белой. Гвардии… – подполковник смаковал каждое слово, незаметно для себя цокая ногтями по столешнице. – Контрреволюция. Взвод Филиппова. «Филипповцы».
– Так точно. Взвод лейтенанта Филиппова.
– Вы уверены, Сергей Маркович?
– Ну… Да.
– «Да»? Или «ну. да»? – ласково спросил подполковник. – Какую именно белогвардейскую песню собирается исполнить взвод, занявший первое место на стрельбах? Взвод, представляющий практически все народы нашего Социалистического Отечества?
– Не могу знать, товарищ подполковник, – пламенный комсомолец Серёга с ужасом осознал, что использует самые махрово-контрреволюционные обороты речи. – Но…