Тонкие грани

— Это ты так сказал? — посмотрел он на меня исподлобья, неожиданно понизив тональность.

Уже в этот момент я понял, что просто так договориться нам не удастся, хотя и не понял неожиданно агрессивной реакции. Вроде как нигде не обидел и везде заплатил. Это немного сбило с толку.

— Прошу прощения? — немного удивлённо посмотрел я на него.

— Теперь ты решаешь, сколько мне отстёгивать? — так же низко прогудел он, подавшись вперёд.

— Нет, господин Руссо. Я ничего подобного не говорил, — покачал я головой.

— Тогда с чего ты решаешь, сколько будешь мне платить процентов?

— Я не решаю, господин Руссо — это вы сказали столько платить. Сами назначили этот процент, я лишь следую договорённости, — спокойно ответил я, хотя уже почувствовал волнение. Каждый считает своим долгом меня обуть. И каждый старается это сделать. Одни из-за моего возраста, другие из-за того, что чувствуют власть надо мной.

— Я назначил его Соломону, не тебе, парень. С чего ты вдруг решил, что к тебе это тоже относится? Здесь только я говорю, кто сколько платит, — Руссо будто хотел броситься на меня через стол.

С другой стороны, если он просто хочет показать власть, то пусть. Всё-таки номинально он здесь босс, поэтому я уступил.

— Хорошо, господин Руссо, — кивнул я. — О какой сумме идёт речь?

Однако то, что пошло дальше, вышло за рамки. За те, когда можно просто закрыть глаза и согласиться. Я могу дать человеку показать себя, чтоб не опозорить в глазах других, или просто потешить его эго, если всё потом будет как надо. Но это не значило, что я дам на себя нацепить поводок и использовать как какую-то сучку.

— Двадцать процентов, Том.

— От чего? — может я чего-то не понял и он имеет ввиду другое. Там, не знаю… от чего ещё можно двадцать процентов взять? Но нет, я всё понял правильно.

— От всего оборота.

Это было не просто много. И не очень много. Это было дохерища. Настолько, что с тем же успехом он мог заправлять у нас сам. На такое я был не готов пойти, так как это практически признание своего рабского положения. Да, я занимаюсь наркотиками, да, я херовый человек и меня надо сажать. Но этот жирный ублюдок не хотел сажать или наказать меня — он хотел навариться на грязном деле.

— Господин Руссо, но Брюссель платит столько же, — заметил я осторожно. — Не двадцать процентов.

— То есть ты теперь решаешь, сколько платить? — пропыхтел он так низко, что, казалось, всё завибрировало.

— Нет, господин Руссо.

— Может ты Брюссель? Я не пойму, Том, может мне мерещится?

— Нет, господин Руссо, я не Брюссель, — спокойно ответил я.

— Ты Соломон может?

— Нет.

— Так какого хера ты теперь решаешь? Я могу тебя сгноить навечно в тюрьме только за известные преступления, — просипел Руссо, покраснев и надувшись, будто сейчас лопнет. — Я тебя могу при желании посадить в одну камеру с такими упырями, что твоя жопа станет похожа на Бранденбургские врата. Я тебя укрою без каких-либо судов, и мне нихера за это не будет. Может ты хочешь попробовать?

— Нет, не хочу.

— Ты толкаешь своё дерьмо по всем улицам, из-за тебя мрут люди, — о, забеспокоился о городе неожиданно. — И ты ещё решаешь, что будешь делать? Здесь я хозяин, парень. Сильверсайд — мой город, а не твой, говна ты кусок. И когда я говорю, что ты будешь делать, ты будешь это выполнять, сверкая пятками, иначе будешь жрать собственные яйца, я ясно выразился?

Вместо волнения я почувствовал злость. Нет, даже ненависть к этому жирному хрычу, который решил попробовать поиграть во власть. Решил, раз он здесь представитель закона, то этот самый закон ему не писан? Что только он может устанавливать правила? Что если я очень молод, то можно пользоваться мной как ковриком для ног?

— Я думаю, что всё понял, — всё же невозмутимо кивнул я, хотя желание было схватить вилку и воткнуть ему её в глаз.

Руссо ещё секунду смотрел в мои невозмутимые глаза, после чего, удовлетворённо кивнув, облокотился на спинку стула, словно хозяин этого места, сложив руки в замок на своём пузе.

— Значит так, планы изменились, Том. Так как ты хорошего языка не понимаешь, будем с тобой общаться иначе. Теперь ты будешь платить… двадцать пять процентов от всей прибыли, раз такой умный. Никаких возражений, иначе вот эти парни вытащат тебя отсюда по кусочкам в той бутылке, что ты мне прислал, но прежде вольют её содержимое в твою жопу.

И всё же я остался невозмутим внешне — что-что, а эта особенность всегда служила мне верой и правдой. Даже мускулом не дёрнул, всё так же расслабленно сидя и смотря на него, хотя внутри всё тряслось. Тряслось от желания схватить тарелку, разбить её и вскрыть его жирную свинячью глотку даже ценой собственной жизни.

— Итак, думаю, мы договорились, — вздохнул он и собирался что-то сказать, но я опередил его.

— Нет.

— Что, прости?

Вот сейчас его лицо было бесподобно. Столько чистого удивления.

— Я сказал, что нет, господин Руссо, — совершенно спокойно, будто ничего не происходило, повторил я.

— Ты плохо услышал может? — его ноздри начали раздуваться. — Или чего-то не понял?