Тонкий лёд

Смотритель столовой для бедных и обездоленных так и не покинул тюремной камеры. Там он ожидал суда, где должна была решиться его участь. Но имущество казнокрада уже было конфисковано. Столовую передали новому смотрителю, вдохновившемуся примером своего предшественника. При нашем последнем визите, в котором меня сопровождали агнары Тагнилс и Бьярти, новый смотритель с гордостью вручил нам отчет о потраченных суммах и предъявил полные кладовые. После показал котлы, в которых бурлила похлебка, источавшая приятный запах. И во время раздачи мы имели удовольствие наблюдать посетителей, с аппетитом поглощавших приготовленный для них ужин.

Дом старости пополнился сиделками и обслугой. Смотритель оставался все еще прежний, и он из кожи вон лез, чтобы доказать его сиятельству свою полезность. Мы с дамами навестили и его. Мужчина водил нас по коридорам и комнатам, демонстрируя чистоту и наведенный уют. Старики на наши вопросы отвечали по-разному. Кто-то брюзжал, но такие ругали и дождь за окном, и дворового пса. Кто-то благодарил и отмечал наступившие перемены.

Для ночлежки было подыскано новое помещение, там все еще обустраивали, и Аристан сказал, что он сам проследит за исполнением своих приказов.

— Дамам в ночлежке делать нечего, — прозвучало это безапелляционно, но я и не собиралась спорить. Воспоминания о тошнотворном запахе были все еще свежи, и я только от души поблагодарила мужа.

А вот в приют мои помощницы наведывались и без меня. Дети все еще жили в старом здании, где приглашенные строители устранили многие поломки, подлатали крышу и поправили ступени на опасной лестнице. Впрочем, особо зданием решили не заниматься, потому что его сиятельство, просмотрев несколько пустующих домов, решил перенести приют в долее чистую часть города. Там-то и начались основные строительные работы, готовя здание к переезду детей.

Пока же в приюте появилась первая обслуга, занимавшаяся уборкой, две прачки, которые стирали детскую одежду, пока еще из пожертвованных моими дамами вещей. Платьица для девочек и костюмы для мальчиков сейчас шили в мастерской инара Рабана, легко отозвавшегося на мою просьбу помочь сиротам.

— Для вас, душа моя, все, что захотите, — ответил портной.

Правда, мерки снимали без него, но мастер лично подобрал ткань — недорогую, но добротную. Он же придумал фасоны, показал мне рисунки и довольно потер руки, услышав мой радостный возглас одобрения.

— И никакого серого цвета. Дети должны радоваться, — важно сказал инар Рабан.

Теперь для девочек шились платья василькового цвета с белоснежными манжетами и воротничками. Строгие, но не унылые. Особенно оживлял их бант под воротничком. Костюм для мальчика состоял из брюк и жилета темно-синего цвета и белой рубахи. К тому же мальчикам полагался галстук из узкой ленты.

— Не практично, — отметил мой муж, когда я, захлебываясь восторгом, показывала ему рисунки инара Рабана. — Мальчикам нужно что-нибудь темное.

— Вы ничего не понимаете, — нахохлилась я и спрятала за спину рисунки.

— Разумеется, не понимаю, — хмыкнул его сиятельство. — Я ведь не был мальчишкой.

— Я с вами не разговариваю до вечера, — ответила я и направилась к дверям кабинета, где происходил разговор, с гордо задранным носом.

— И это только за одно замечание? — полюбопытствовал диар.

Я обернулась к нему и показала, как закрываю рот на ключик. После сделала вид, что прячу ключ в неглубоком декольте, и супруг прищурился.

— Подойдите ко мне, Флоретта, — сухо велел его сиятельство.

Я вернулась назад, выжидающе глядя на диара. Он поднялся из-за стола, подошел ко мне и… усадил на стол. После ловко расстегнул пуговки на платье, и все это с таким невозмутимым выражением на лице, что я открыла рот, но ладонь Ариса тут же накрыла его, и сиятельный наглец напомнил:

— Вы со мной не разговариваете. Вот и помолчите. — Я убрала от лица его руку и снова открыла рот, но его накрыла вторая ладонь супруга. — В своих угрозах и клятвах стоит быть последовательной, ваше сиятельство. Сказали — до вечера, значит, до вечера. Обойдемся хоть раз без ваших увещеваний и взываний к моей совести. Ее все равно нет. Так что молчите, дорогая. — И ладонь сменили губы диара…

Возвращаясь к приюту, стоит упомянуть и про новую кухарку. Ею стала пухлая, розовощекая хохотушка сорока лет с любимой присказкой:

— У матушки Бэрри тощих не останется.

Готовила она изумительно, придумывая из простых, казалось бы, продуктов невероятные блюда. Матушка Бэрри меня заинтересовала, для обычной кухарки она слишком хорошо готовила. Оказалось, что раньше она готовила для диара в его городском особняке. Однако его сиятельство жить в Кольберне не желал, а в поместье у него уже были кухари, да и Бэрри не любила соперников. Она некоторое время прожила в поместье, разругалась с главным кухарем, обвинив того во всех грехах, и Арис отпустил ее назад в город, обещав подыскать место. Женщина продолжала жить в городском особняке, кормила несколько человек прислуги, смотревших за большим домом, и отчаянно скучала.