Тонкий лёд

Я люблю детей, дорогая, и всегда желал стать отцом. Богиня нанесла мне самый сокрушительный удар, забрав свой дар продолжения рода. Согрешил ли кто-то из моих предков, или же в том моя вина — не знаю. Но факт остается фактом — за пятнадцать лет моей богатой на интрижки жизни, не случилось ни одного зачатия. Мои чресла пусты, любовь моя, и дать начало новой жизни я не могу.

— Но… — начала я, однако диар прервал меня жестом.

— Подождите, Флоретта, я еще не закончил каяться. Теперь мы можем перейти к постыдному договору.

Его сиятельство снова замолчал. Он отвернулся в сторону окна и некоторое время смотрел на белое от облаков небо. А я смотрела на него и страдала от ненужного сейчас желания подойти к нему, сесть рядом и положить голову на плечо. После взять за руку, накрыть ею свой живот и сказать так, чтобы он не посмел усомниться: «Богиня услышала ваши молитвы». Но я осталась сидеть на своем месте, понимая, что долгие годы напрасных надежд успели отвратить диара от веры в возможность собственного отцовства. Я не усомнилась ни на мгновение в том, что сейчас Аристан, наконец, говорит то, о чем опасался говорить столько времени, и теперь я понимала почему. Ведь он считал, что обрек меня на бездетный брак, не предупредив об этом. Впрочем, скажи диар еще во время своего сватовства о том, что мне никогда не стать матерью, я бы не посмела ни возмутиться, ни отказаться. Его благодеяния стали спасением для моей семьи. К тому же я и не ожидала, что сумею выйти замуж и родить ребенка, значит, и условие бесплодного брака смогла бы принять спокойно.

Но ведь сейчас брак перестал быть таковым! Только как убедить мужчину, уверовавшего в диагноз врачей, поверить, что он состоятелен, как отец и продолжатель рода? Смогу ли я вообще докричаться до него? Как доказать, что то, во что он уверовал — ложь?

— Проклятье, как же сложно открыто признаваться в собственной гнусности, — вдруг заговорил Аристан. Снова ожесточенно потер лицо и поднялся на ноги. Его сиятельство прошелся по моей бывшей спальне из конца в конец, все же подошел к окну и уселся на подоконник. В мою сторону он не смотрел, предпочитая рассматривать вид за стеклом. — И все-таки я должен рассказать вам всё. Лучше вы узнаете правду от меня, а не от… моего племянника.

— Он сказал, что вы любите только свою первую невесту, — выпалила я, спешно прерывая его. Чувство, что то, что я сейчас услышу доставит новую боль, было столь сильным, что я не выдержала. Хотелось оттянуть признания диара еще хотя бы ненадолго, и я сказала первое, что пришло мне на ум.

Аристан обернулся ко мне, и на лице его было написано неподдельное изумление.

— Он сказал, что вы всегда любили только ее, и пали перед ней на колени, как только снова увидели. И что за пять лет ваших отношений, у вас не было иной женщины. И еще, что вы вернетесь к ней, как только я прискучу вам, — произнесла я на одном дыхании.

— Какая чушь, — диар брезгливо передернул плечами. — Если что-то и грело мою душу по отношению к той женщине, так это воспоминания о несбывшихся надеждах. Но возобновление отношений принесло только разочарование, я вам это рассказывал. И уж начинать с ней что-то заново мне бы и в голову не пришло, даже если бы я к вам ничего не испытывал. Что до того, что за эти пять лет у меня было иной женщины, то история с вдовой произошла именно в этот период. Сына водовоза она родила два года назад. И если сложить семь месяцев, в которые я часто навещал ее, и еще девять месяцев, пока ждал разрешение от бремени, то уже никак не выходит пять лет верности известной вам особе. Я никогда не афишировал свои связи, это могло бы скомпрометировать даму. Если мужчина связывается с женщиной для близких отношений, он берет на себя ответственность за ее репутацию и честь. И сердцеедом меня называли не за обильные связи, а за популярность у дам. Сколько у меня было любовниц на самом деле, и кто это, знаю только я сам и никто более. — Супруг ненадолго замолчал, пристально вглядываясь в меня. — Фло… вас эти слова подтолкнули в объятья Эйнора?

В первое мгновение я поперхнулась воздухом, а после… После пришла ярость, дикая необузданная. Вскочив с постели, я огляделась, и, подбежав к столику, где стояла гипсовая статуэтка, схватила ее и швырнула в сторону диара. Статуэтка упала, так и не долетев, раскололась на части, и я затопала ногами, заорав, что было мочи:

— Я никогда не была в объятьях Эйнора!

Аристан, всё еще хмуро рассматривавший осколки статуэтки, но, так и не двинувшись с места, поднял на меня взор и спросил тихо, но отчего-то моя ярость пошла на убыль, сменившись испугом:

— Тогда кто?

— Никто! — ожесточенно ответила я и вернулась на кровать, тут же сбросив с нее подушку, излив на нее остатки своей злости. — Почему вы мне не верите, Арис? Ведь вы же просили верить вам, и я верила, так почему же вы не хотите поверить мне? Почему верите своему племяннику, которого сами неоднократно называли негодяем?