Тонкий профиль

— Поставка оборудования. Заводы-поставщики опаздывали. Мы ждали, нервничали. А сейчас беспокоит не оборудование, а перебои со снабжением металлом. Вот какая история! Обидно бывает, — продолжал Падалко, глядя на Новикова и взглядом как бы призывая Петра Федоровича подтвердить правильность его слов. — Только наладим часовой график и вдруг — бац! — нет стальных листов, остановка линии.

— А нормативный запас на заводе?

— Должен быть по приказу министра, но его нет. Нам металл поставляют и Урал, и Украина, Сибирь, Центр страны. А все же часто работаем буквально "с колес". Хватаем то, что только привезли. В таких условиях трудно заранее планировать производство.

Я подумал тогда, что мастер Падалко говорил сейчас так, как мог бы говорить директор Осадчий или Игорь Михайлович Усачев, который со Среднего Урала теперь переехал в Азербайджан, где директорствует на крупном Сумгаитском трубопрокатном заводе имени Ленина. Но, чует мое сердце, еще вернется в Челябинск.

Конечно, их отличала разная мера ответственности, в соответствии с должностями, но каждый определял ее на своем месте для себя как заводчанин, как коммунист.

Я бы мог вспомнить, что мастер Падалко, Герой Социалистического Труда, не раз выступал на крупных совещаниях как раз по вопросам снабжения металлом, был полномочным представителем заводской общественности. И уж для меня во всяком случае не выглядел чем-то необычным характер его государственного мышления.

— Я горжусь тем, что называюсь рабочим, — как-то сказал он мне. — Это такое чувство — особое. Отец был рабочим всю жизнь. Семья — рабочая косточка. Причем я вам скажу: не в должности дело, а в том, как ты ее себе представляешь.

Да, это верно!

Николая Падалко хорошо знают ученики средних школ района, примыкающего к заводу. Он для них желанный и частый гость. Встречаясь с ребятами, Падалко рассказывает о заводе, о профессии трубопрокатчиков, в которой так много интересного и романтического. Товарищи по цеху иногда шутят, что Падалко сам себя нагрузил "кадровыми вопросами". Подготавливает будущую смену еще в школе. Сам командировал себя туда, где формируются в юношеском сознании изначальные представления о добре и цели жизни.

Вот и теперь я остро почувствовал в словах Падалко боль и чувство настоящего хозяина своего цеха, рачительного и требовательного, для которого его обязанности перед заводом, перед товарищами не менее, если не более, важны, чем права, которыми он, тоже с сознанием долга и ответственности, умел хорошо пользоваться.

Предчувствуя, что мое замечание должно понравиться Падалко, и вместе с тем совершенно искренне я посетовал на то, что прирост продукции на полмиллиона тонн в хорошо знакомом мне трубоэлектросварочном вначале не так-то легко было определить, так сказать, в его реальных очертаниях и металлической плоти. Новое здесь как бы вдвинуто, впрессовано, органически вошло в привычные контуры старого.

— Верно, — согласился Падалко, — тут глаз нужен наметанный. Но ведь это и в жизни так, и с людьми тоже.

— Что именно?

— Да не просто отделить новое от старого. Человек живет, меняется, что-то в нем прирастает, что-то отпадает. Но до поры до времени все переплетено, перепутано и не сразу распутывается.

— Не сразу. Однако согласитесь, Николай Михайлович, ведь есть новое, которое можно рельефно выделить, прощупать его на пальцах. Вот, скажем, на заводе бурный рост рабочей инициативы, связанный с реконструкцией, несомненен. И завод в целом, если можно здесь применить спортивную терминологию, "сильно прибавил" не только в объемах производства, но и в классе работы, в качестве.

— Прибавил, точно. Вы замечаете, и мы чувствуем это, как говорите, на пальцах. Наши товарищи отчитывались об этом на слете победителей соревнования.

Я знал, в числе лучших людей завода Николай Михайлович должен был ехать на этот слет в Магнитогорск.

— Совпало с отпуском, и я не поехал. И знаете, очень жалею, — сказал он. — Поездки, они вообще расширяют кругозор, не только писателям полезны, но и нашему брату — рабочему. Можно многое сравнить, сопоставить. Я вам так скажу: становишься умнее. А ведь нам надо далеко смотреть вперед. Вы наши планы знаете, они не на год и не на два. И эту пятилетку захватим, и всю следующую — десятую.

День металлурга

Это он только так скромно называется в календаре — "день". Красное число — 15 июля, над ним силуэты горновых на фоне огненного зарева, а на первом плане — фигура сталевара в кепке с защитным козырьком.

Я смотрю на листок календаря, и этот условный рису-ной перерастает для меня в иной символ, в многослойное и многокрасочное ощущение дня, который вобрал в себя целый год, дня, когда был подбит итог всего сработанного за год напряженным трудом огромной армии металлургов. Прилагательное "огромный" лишено сейчас для меня оттенка гиперболы, хотя относится не ко всей стране, а только к одной ее области, одному ее "горячему цеху".