Тонкий слой лжи. Человек в дверном проеме

Пришло время заняться дверью на черный ход. Как и предсказал Манчини, все оказалось несложно; дверь открыли в считанные минуты. Бакстер принял, как должное, что в сумке, которую притащил Билли, оказался нужный инструмент.

Днем отобедали в ресторане для избранных. Платил Бакстер: и не объяснишь почему, но состояние превосходное; шутил он больше обычного и со стороны казался безобидным толстяком, милейшим и располагающим.

Салли позвонила из аэропорта, как раз тогда, когда Бакстер появился в рабочем кабинете после обеда. Салли мастерски сыграла роль образцовой жены: терпеливо поучала Хаймена где что в холодильнике и как обращаться с плитой, если пульт начнет барахлить, напомнила - поливай цветы и не забывай кормить Багси - маленького попугая. Бакстер кивал, глядя на Манчини. Тот после обеда приободрился и напевал под нос.

В кабинет заглядывало солнце, лучи прыгали по толстым пальцам Бакстера. Попрощаться с женой он толком не успел, объявили посадку и Салли, выкрикнув невразумительное, повесила трубку.

Манчини собрался к себе поработать, просмотреть бумаги, дать разнос подчиненным. Бакстер одобрял манеру поведения Билли с нижестоящими. Тот никогда не повышал голос, не позволял себе резких суждений, ласкал провинившегося отеческим взором и в конце беседы уверял: «Посмотрим, чем можно вам помочь». Страшнее слов в компании никто не знал. Они означали, что через сутки служащий получит конверт со словами: «Сожалеем, в ваших услугах больше не нуждаемся». Манчини с самого начала, со дня организации фирмы настоял: никаких профсоюзов, платить по максимуму, но самим решать кому и за что, Билли всегда уверял: не надо жалеть, - ничего кроме вреда. Он уже стоял у двери, когда Хаймен робко (в деле с Салли он смирился, что Манчини - лидер) поинтересовался:

- Когда мне лететь? Завтра? Послезавтра?

Билли подумал, хлопнул в ладоши:

- Не спеши. Подари ей день-другой. Для нас таких дней - тьма, а для нее?… Сам понимаешь…

Бакстер попросил Билли заехать вечером: сидеть дома одному невмоготу, бродить по пустым комнатам и прикидывать в тысячный раз, как он приближается к Салли?

Бакстер помрачнел.

Манчини без нажима согласился, намекнул, что может захватит с собой девушек. Бакстер порозовел: не надо, не то настроение.

Вечером играли в шахматы. Бакстер проигрывал одну партию за другой. Наконец, Билли не выдержал, смахнул фигуры с доски.

- Ты не в форме. Поплыл. Представляю, какие дьявольские картины роятся в твоей башке. Брось. Ничего особенного. Если б она мучалась. А так… Красивые женщины привыкают к поклонению и страсть, как боятся лет. Кожа увядает, все виснет. Зрелище убогое - развалины бывшего дворца. Понимаешь? Может Салли возблагодарит тебя, что умерла молодой, что ты избавил ее от мук старости, что она изведала только победы, а когда с ней пришли познакомиться поражения, ее уже не было. Многие прикидывают потихоньку: стоит ли так цепляться за жизнь? Особенно, когда все покатилось под гору. Что удерживает? Может и страх перед физической болью… К тому же каждый ужасается: ну, как это собственными руками сам себя? А Салли? Другое дело. Сам господь посылает ей помощь. Она уйдет из жизни в добром расположении духа, даже не прикоснувшись к страданию…

- Убедительно. Даже самому захотелось, - прервал Бакстер.

- Враки, конечно - Манчини кольнул глазами, резко поднялся, - успокаиваю. Жить надо до упора. Пока здоров на всю железку, потом, когда откажут уши - только видеть, koi да откажут глаза - только нюхать, потом ощущать: тепло прикосновения, вкус пищи, черт подери, все что угодно, но… жить надо до упора.

Позвонила Салли: долетела благополучно, рада узнать, что друзья вдвоем и Хаймену не скучно. Она не уставала повторять: Билли - преданный друг, настоящий мужик, конечно, не всем по вкусу - резок, случается и жесток, но иначе с людьми не договоришься. И еще, что уже искупалась, вода чудесная и она словно заново родилась. Бакстер ввернул: смотри, чтоб не сцапала акула. Салли рассмеялась: еще не родилась акула, которой по зубам Салли Сайгон.

Манчини тоже взял трубку, дружески пожелал, чтобы Салли отдыхала как следует, приедет и тогда - пусть Салли хоть что делает - Билли будет настаивать на наследнике, на Бакстере-младшем.

Хаймен недоумевал, смотрел на Билли с изумлением: даже по меркам Бакстера Билли переступил границы дозволенной фальши.

Ночевать у Бакстера Билли отказался.

Хаймен провел тяжелую ночь; бродил по комнатам, подолгу застывал у разбросанных тут и там вещей Салли: пеньюар он подарил ей кажется к рождеству? Нет. Стояло лето. Только какое? Два или четыре года назад?… А этот флакон?… А шляпу?…

Хаймен уселся на пуф в спальне жены, упер ноги в наполненный водой матрац. В тусклом свете ночника проглядывала золоченная рамка фотографии: крохотная Салли на руках отца. Хаймен, будто прикоснулся к чужому прошлому, прикоснулся без спроса (внимательно рассматривая волоски, которые торчали из ушей отца Салли), вторгся на запретную территорию и беззастенчиво совал нос куда заблагорассудится.