Тонкость мысли (Пинской - неизменно Пинской ! - 3)

- Ну-у... сымешь с меня брюки?

Спутник говорит:

- Немного позже. - Его рука в кармане, а там - кастет. Бандюгу кастетом - бамц в висок. И - с хорошим размахом - по лбу.

Петр в отключке привалился к стенке, бряк на задницу. Поезд тем временем встал. Пинской выждал, когда он тронется, опустил окно. Он обладал силой гимнаста - и хотя и с немалым напряжением, но поднял Бородастого и сбросил на придорожные кусты. Тут же выпрыгнул и сам: поезд еще не набрал скорость.

Бородастый очнулся в траве под деревьями, куда его откатил спутник. В башке от боли треск; все перемешалось-спуталось. Слышит голос Пинского:

- Петр, ты живой? А ведь с верхней полки упал!

Кругом темно: уже наступила ночь. Туша лежит - ничего не понимает.

- Где мы?

- В поезде. Но он не может ехать. Ты бросился на проводника, вырвал у него... ну, то, что он поднимает... х...! И сломал! Ему нечего поднять. Ты хоть помнишь, как отнимал у проводника это самое?

Петр вспомнил: и бросался, и отнимал...

- По пьянке это... а я не хотел. Ехать надо! Чего теперь-то?

Пинской сует ему в пасть горлышко фляжки, а в ней - "белый медведь".

- На-ка попей, пока проводник новый х... достанет.

Бородастый пососал, отрубился. Пинской стащил с него брюки. А между деревьями мелькает луч фонарика: подходит стая мужеложцев. Осветили: вот это да-аа! какой товар выставлен! Два эдаких толстенных окорока - еще и жестким волосом поросли.

Стая вмиг впала в страшную нервность. К Пинскому:

- Та-а-ргуешь, друг?

- Никогда! Приятель попросил снять с него брюки - я снял. Больше ничего.

- А зачэм он просил? Он хочэт?

Пинской видит при стае магнитофон "Романтика", который так любили туристы и геологи.

- Спросите - не немой: ответит!

Жопники включили маг, треплют Бородастого по загривку, а по заду жадно - хлоп-хлоп-хлоп!.. У всех наружу торчат.

- Дарагой, хароший, нэ малчи!

А он мычит и только ветры пускает. Жопники в экстазе. Гляди, начнут друг через дружку прыгать. Один прилег к Петру на траву, сует ему в ладонь залупу:

- Хочешь рукой попробовать - попробуй! Что скажешь?

Бородастый руку сжал:

- А-а... нашелся х...! Не бойся, я его ломать не буду. Давай поехали!

В ту же секунду ему и вперли. Какая понеслась дрючка! Один вздрогнул его уже очередной оттолкнул и влупляет...

А все вопли, мыки-рыки Бородастого - то, мол, от удовольствия.

Пинской стоит в сторонке, наблюдает ажиотаж и поджидает банду. Знает она, спохватившись, сорвала стоп-кран и мчится вдоль линии назад. Главарь, живой или мертвый, должен быть вблизи насыпи. И Пинской не успел уйти далеко...

Несутся бандиты, на бегу представляют процесс пыток... Кусты трещат, топот - будто от табуна.

Как открылось им зрелище многолюдное - впору заржать. Луна озарила

перекошенные лица урок, финки сверкают. Но и у кавказцев ножи, а не прутики. Очередь к Бородастому собралась такая - на каждого урку придется по дюжине.

Бандиты беснуются: как вырвать поруганного? Их к нему не подпускают, и поругание идет полным ходом. Самый старший жопник, пожилой, с золотыми зубами, потребовал от банды минуту молчания. Как врубит "Романтику" на предельную громкость!

Вот они: явственные слова главаря... К тому же, различимо, что голос довольный.

Языки и прикусились. Стоят воры ошалелые, баранами зырят, как с их паханом занимаются... Но, наконец, маленько очухались, стали переглядываться. Виден в глазах вопрос: что это значит?..

А значит оно то, что вместо Петра Бородастого есть гадственный петюнчик. Все его прошлое теперь - противная харкотина. Ни у одного вора не может к нему быть ничего, кроме презрения. Ни один не сядет на тот стул, на котором сидел петюнчик.

Выходит из-за дерева Пинской:

- Эй, Варежка, ты где? А ну вспомни! Говорил я тебе насчет игры с этим козлищей, что я проиграю и выиграю?

Варежка:

- Вот так та-ак! Вон оно к чему было... Конечно, помню. Замечательная у вас тонкость мысли, Константин Павлович!

Пинской бросает банде:

- Помните мои слова - я думаю, дескать, о том, как показать Бородастому крепкую любовь? Вот ему ее и показывают!

Варежка так и покатился в ржачке. Другие опомнились от ужаса - и на всю окрестность:

- Хо-хо-хо-оо!!!

Одни жопники на это - ноль внимания. Захвачены своим.

Прикиндел, начитанный вор, выражает Пинскому:

- Вы, Константин Павлович, провели игру, которой нет примера в мировой истории. Разрешите от имени всех...

Тут глупый вор Ревун рванул на груди рубашку:

- А-а-а! Так это он подстроил? Р-режь его, братва!

Крики пресек голос небрежный и строгий, какой может быть только у умнейшего из подпольных миллионеров:

- Дайте ему в морду!

Варежка и Прикиндел съездили Ревуна по карточке.

- Вот кто виноват! - Пинской показал на него пальцем. - А ну вспомним, как один бывший человек в пьяной приятности говорил про перрон, про отъезд... про то, как проводник поднимает - что?

Ревун выплюнул изо рта кровь и, как и раньше, орет:

- Х...!

- Вот, вот, - брезгливо морщится Пинской. - Ты это слово крикнул, и оно застряло в башке бывшего человека. За то его теперь и любят.

Банда сбилась в гурт, хавает умную мысль. Варежка принес от жопников "Романтику", снова включил запись...