Тоннель

Режиссера причем и видно-то не было, он валялся, наверное, в кресле, не касаясь ботинками пола, или вовсе лежал на кушетке, обернутой целлофаном, и ему закатывали рукав, чтоб пристроить иголку в вену. Или, может, меняли памперс. И приказы его, возможно, стали просто набором звуков и никакой силой давно не обладали. Сила приказов вообще была теперь под вопросом, однако и вопросы у чиновницы в изодранных брюках внезапно иссякли тоже. Ее мучили совершенно другие вещи: яркий свет в тамбуре, зудящие раны под мышками и в паху и застежка на лифчике. Лямки, молнии, пуговицы и швы, от которых тело ее распадалось, а под этим светом от них было никак не избавиться. И когда двери изменили наконец положение — внутренняя захлопнулась, внешняя открылась, — чиновница шагнула во тьму почти с облегчением и про гниду-майора, фармацевта в пластмассовых жемчугах и тем более про неведомого айтишника забыла мгновенно.

Тьма снаружи была раскаленная и облегчения не принесла. Пахла лужа свернувшейся крови, начинали пахнуть тела бухгалтерши из Лендровера и учительницы Тимохиной, и, наверное, доползли уже сюда запахи от решетки, где лежали водитель Фольксвагена и три его пассажира, таксист и блондинка в цветастом платье. У стеночки, как забытая сумка, терпеливо ждала круглая Валя с розовым круглым лицом, и раскрытый блокнот со списком все так же валялся рядышком на асфальте, но и Валя, и даже блокнот находились уже в соседнем каком-то, неважном мире и никакого отношения к чиновнице не имели. Она бросила свою усталую дружину у двери, шагнула за Майбах и, оказавшись наконец в темноте, расстегнула-таки молнию на брюках совсем и просунула руку внутрь, под влажную ткань.

Тут ей в спину уперлось что-то железное, твердое — прямо между лопаток, где кололась острая, как осиное жало, кнопка проклятого лифчика, который надо было, конечно, снять первым. И возможно, еще вчера.

— Не ори и не дергайся, — сказал сзади знакомый голос. — Руки быстренько подняла и пошла.

И она пошла — как была, в расстегнутых брюках, и ни дергаться, ни орать ей на удивление не хотелось. Как, впрочем, и поднимать руки.

— А теперь их позови сюда, — приказал тот же голос шагов через двадцать, когда вывел ее из-под камер и света химических фонарей. — Ну, давай, они ж сами тебя до утра не хватятся.

И она снова послушалась и позвала, хотя эта задача была посложнее, потому что про ополченцев чиновница забыла тоже и сначала пришлось сосредоточиться и припомнить, кто такие «они» и зачем они, господи, могут вообще пригодиться.

Пятеро ополченцев услышали зов и приблизились, светя во тьме фонарями, как глубоководные рыбы. И увидели босую свою предводительницу, от которой натерпелись немало горя и которой недавно боялись, в каком-то совсем уже непотребном виде — мало было раздутых ступней, бурых пятен на блузке и кровавой маски вместо лица, так она еще правую руку держала теперь у себя в штанах. За спиной у нее торчал худой человек с дробовиком, и он тоже выглядел хуже, чем в прошлый раз, когда прыгал на крыше Майбаха. Все вокруг теперь ухудшалось, и быстро.

— Вы, ребята, тихонечко лучше постойте, — сказал им человек. — Я стрелять-то не очень умею, мало ли куда попаду.

Ополченцы и без этого предупреждения стояли вяло, и лица у них были такие же, как у Вали, — тоскливые и пустые, словно все они застряли в какой-то бесконечной очереди и очередь эта давно не двигалась. А устали они к этой минуте, пожалуй, и побольше, так что новая перемена власти ничем их уже не удивила. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 01:31

— ...Без обид, но я должен спросить. Прямо мучаюсь этим вопросом, — сказал убийца полицейских и вдруг хихикнул, хотя руки его заметно дрожали, а сам он еле стоял на ногах. — Объясните мне, вы себе это войско по какому принципу набирали? Кто решил там у вас, что случайным людям достаточно ружья раздать и получатся сразу солдаты?

— Да, — кивнула чиновница и тоже внезапно хихикнула. — Это правда ошибка в плане.

— Ну, моя дорогая, перестаньте уже, умоляю. Весь ваш план целиком — одна сплошная ошибка. Как и все ваши планы. Сочинил его какой-нибудь идиот в кабинете, для галочки, чтоб начальство от него отвязалось. Или даже начальник, который тем более идиот, и никто с ним, конечно, не спорил, да? Вы не спорите же с начальством, у вас нельзя. Эти планы на бумажке только работают, а смотрите, какой позор получается. Развалилось же все буквально сначала...

— Нет, секунду, — перебила чиновница и по-птичьи склонила голову набок, потому что слышала одним только правым ухом. — Это вы мне все время мешали. Не сработал план из-за вас. Он не учитывает психопатов.

— А, — сказал человек с дробовиком, — ну конечно. Вы хотели быть единственными психопатами. Понимаю, это гораздо удобней, но в реальном мире так не бывает, моя дорогая, и поэтому план ваш — бездарный и начальство ваше, простите великодушно, бездарные идиоты... ну, признайте, я вижу, вам хочется.