Тоннель

Выбираясь из машины, она столкнулась с телохранителем, который в этот же самый момент лез обратно, точно так же спеша выполнить приказ, и дорогу не уступил. На секунду они даже соприкоснулись носами и замерли, как два боксера перед взвешиванием, но женщина в синем была слишком сердита, а щуплый телохранитель к тому же оказался меньше ростом и легче килограммов на десять, и в конце концов шагнул назад, и склонился в насмешливом поклоне, похожий на гостиничного швейцара, только в черном дешевом пиджаке и с пистолетом под мышкой.

— И пусть выключат эту идиотскую сирену! — раздалось из Мерседеса, потом дверь закрылась.

Ужасный и грозный вопль патрульного Форда разбудил и юного Газелиста, который шесть последних часов провел взаперти в своей кабине, лежа на широком сдвоенном сиденье, потому что, Суб?аналло?и ва би?амди?и, в эту смену оказался без напарника, с которым это сиденье пришлось бы делить. После вчерашних страданий он даже не решился опустить стекла и, чтобы не попадаться больше злому человеку из Рено, в туалет тоже не выходил. Помочился в пустую пятилитровку из-под «Черноголовки», плотно закрутил крышку и убрал нечистую бутылку подальше, под приборную доску, а сам улегся спать, стараясь не думать о расколотом бампере такси, об истекающем в шесть утра пропуске на въезд и о том, что точно не сумеет никому объяснить про ворота и решетку. И как все побежали, и как он испугался и побежал тоже, но потом вернулся и все-таки запер машину, чтобы сберечь груз, и обязательно успел бы вовремя закончить доставку, если бы ему дали проехать. Но проехать оказалось нельзя как раз из-за решетки и ворот, а он не знал, как все это сказать по-русски, и спросить было некого. Он знал только, что назавтра его непременно уволят и денег ему тем более никаких не заплатят, потому что правило было строгое: ни одной аварии, — и выгоняли даже тех, кто не был виноват, а он-то как раз был. Выронил телефон и наклонился за ним, на секунду отпустил тормоз и покатился вперед, испортил чужую машину, и за это впереди его, конечно, ожидали теперь одни напасти и неведомые еще унижения.

Но во сне он забыл обо всех своих тревогах, как умеют только очень молодые люди, и снилось ему что-то хорошее и смешное. И даже когда заорала сирена, он какое-то время еще досматривал свой безмятежный веселый сон, улыбался и глаза открыл легко и без страха. И сразу увидел вчерашнего своего мучителя, темнолицего таксиста из Рено, который взобрался на подножку Газели и смотрел на него в упор через стекло. Юный Газелист поджал ноги и быстро отполз от окна, совершенно уверенный, что сирену включили из-за него, чтобы заставить его отпереть наконец двери, выйти и принять наказание за разбитый бампер. Ему даже привиделся кадр из полицейского фильма — воющие машины с мигалками и люди в бронежилетах, которые кричат «выходи с поднятыми руками» и тут же начинают стрелять, как будто на самом деле только и ждали возможности превратить кого-нибудь в решето. Поэтому, когда седоватый сердитый таксист жестом велел ему поднять кнопку, он подчинился обреченно и сразу, готовый ко всему. Но людей с пистолетами видно не было, и человек из Рено тоже почему-то не стал хватать и тащить его наружу, а вместо этого забрался в кабину и плотно закрыл за собой дверь.

— Ты откуда сам, брат? — спросил он по-русски, а потом сделал странное: качнулся к своему пленнику и положил ему руку на плечо.

Отеческая улыбка на темном недобром лице выглядела скорее жутко и напугала юного Газелиста еще сильнее, но он был воспитан в почтении к старшим. Вопрос был задан, и нужно было ответить.

— Точикистон, — сказал он послушно. — Панчакент.

Таксист-Рено вздохнул и покачал головой. Разочарованно, но без гнева, как будто такого ответа и ожидал и смирился с ним заранее еще до того, как залез в машину и начал разговор.

— А я из Андижона, — сказал он. — Узбекистон. Ты мусульманин, брат?

Молоденький, испуганный и очень сейчас одинокий водитель Газели поспешно закивал и с облегчением сказал «да, да», на русском сказал «да», радуясь, что понял вопрос и может на него ответить, и улыбнулся как мог широко. И в этот момент сирена смолкла и снова стало тихо.

— Совсем охренела, идиотка гребаная? — рявкнул Патриот, когда у него разложило уши. — А ну, вылезай! Вылезай, говорю, и не трогай больше ничего, весь тоннель сейчас сюда сбежится!