Тоннель времени

— Нет, это к психиатрической больнице! — возразил Стольников. — Час назад я сворачивал шеи каким-то азербайджанцам и при этом думал, что неплохо бы выпить пепси. Я на грани полного разложения, а вы мне говорите, что я вам нужен… — Саша замолчал и уставился в окно сквозь стекло. На улице турецкий мальчонка пытался накормить кошку леденцом на палочке.

— Это не азербайджанцы.

— Неважно!

— Не веди себя как ребенок. Я не приглашаю тебя на службу. Я прошу тебя о личном, — проговорил Зубов.

— О личном? С каких пор правительственные дела стали вашими личными?

— Речь о моей дочери.

Стольников оторвал взгляд от стекла и уставился на генерала.

— У вас есть дочь?

— Ты хотел спросить, какие у меня в этой связи проблемы?

— В общем, да, — согласился Стольников.

Из-за прилавка вышел турок и рукой показал на столик, стоящий в углу аптеки. В помещении было прохладно, работал кондиционер, на улице была нестерпимая жара. Видимо, догадавшись, что русским есть о чем поговорить, хозяин предложил делать это с удобством. Нужно было отплатить за гостеприимство, и Саша вынул из кармана деньги.

— Обезболивающего, пару шприцев, борную кислоту и салфетки, — и протянул двадцать евро. — Сдачи не надо.

Турок переусердствовал в благодарности: через минуту к столику поднесли чай в тоненьких, тонкостенных стаканчиках.

— Чечня сильно изменилась за время твоего отсутствия.

— Да я знаю, — с досадой, что вынужден отказывать человеку, которому обязан, ответил капитан. — Грозный-сити, лимузины, бразильцы играют на стадионе, Ван Дамм на дне рождения у Кадырова. Трудно поверить, что одиннадцать лет назад вместо этого был только битый кирпич.

— Я о другой Чечне… — и Зубов посмотрел на Стольникова.

— Я пытаюсь о ней забыть.

— Нельзя забыть то, что стало частью тебя.

Саша не стал возражать.

— Тебе интересно, что сейчас там, что связывается лабиринтом с этим миром? — Зубов прищурился. — Больше нет ни завода по переработке керия, ни крепости со средневековыми жителями.

— Понятно, — усмехнулся Стольников. — Все необыкновенное, что оказывается в руках Российского правительства, сразу утрачивает свою необыкновенность. И что там теперь? Пустырь?

— Нет, тюрьма.

Стольников расхохотался. Теперь в голос. На лице генерала не дрогнул ни один мускул.

— Господи, — заговорил Саша, — есть что-то, что Кремль не способен превратить в тюрьму?!

Зубов бросил на стол десять долларов и поднялся:

— Прости, что побеспокоил. Я ошибся.

Подумав, Стольников догнал его у входа.

— Я совсем одичал в этой жизни. Нервы ни к черту.

— Если ты хочешь помочь мне, то нервы тебе придется лечить.

Они вернулись за столик, турок принес рахат-лукум. Саша подумал, способны ли русские аптекари на это в качестве благодарности за покупку пары шприцев и решил, что нервы у него действительно ни к черту, если он об этом думает.

— В Чечне, в которой ты однажды побывал, в Другой Чечне, построена тюрьма. Она действует уже три года. Там отбывают наказание те, для которых смертная казнь — смягчение режима.

На лице капитана появилось выражение, которое заставило Зубова излагать более понятно.

— «Черный лебедь» и ей подобные тюрьмы для пожизненного лишения свободы для простых людей являются конечной точкой жесткости, которое способно проявить государство после моратория на смертную казнь, — сказал он, вынув сигареты и со вздохом снова убрав. — Если ты смотришь телевизор, то знаешь, что каждый день на Кавказе, то в Ингушетии, то в Дагестане, ликвидируют банды. Три, пять человек…

— Простите, я не понимаю, какое отношение к этому имеет ваша дочь.

— Ты совсем разучился слушать, — заметил Зубов.

— Слушать я еще не совсем разучился, товарищ генерал. Я совсем разучился разговаривать.

— Научишься.

— Если захочу помочь вам?

— Точно.

— И что с теми боевиками?

— На самом деле погибают при ликвидации не все. Из пяти — два, из трех — один. Остальные оказываются в этой самой тюрьме. «Черный лебедь» — официальное заведение, там по душам с бандитом не поговоришь… Правозащитные организации, адвокаты, родственники…

— Пока не догоняю.

— Тебе придется это сделать…

— …если я хочу вам помочь.

— Верно. Что может быть лучше, чем спрятать место заключения убийц, насильников и тому подобных зверей и работать с ними подальше от глаз людских? Как-то нужно получать информацию, верно? Пытались в колониях особого режима, но едва не получилось как на Гуантанамо. Просочилась информация о допросах с пристрастием, едва удалось замять скандал… И вдруг кто-то вспомнил о Другой Чечне.

Саше очень хотелось курить. Все, что говорил Зубов, он понимал, но относился к этому с осторожностью. С одной стороны, было непонятно, как боевой генерал стал тюремщиком, с другой стороны, Стольников многое упустил в этой жизни, скрываясь и избегая лишней информации. Быть может, спустя одиннадцать лет это и есть единственный способ борьбы с терроризмом?..