Тоннель желаний

Как Охотское море, где служил Вячеслав, Ленка была интригующе непредсказуема, и эта черта ее характера заводила Славку больше плутовских глаз, больше упругой попки, больше крупного чувственного рта. И даже больше пятого размера груди.

Единственное, в чем он не сомневался, так это в том, что ответ последует незамедлительно.

Вскинув подбородок, Ленка развернулась и, покачивая бедрами, неторопливым шагом направилась в сторону кухни. Лопатками, плечами, упрямым затылком – всем организмом она излучала протест.

Проводив заинтересованным взглядом виляющую попку, Славка с запоздалым беспокойством вспомнил об остатках сервиза на двенадцать персон – за несколько приемов Ленка его почти прикончила.

В голове у Славки застучали шестеренки, подгоняя следом за чумовой Ленкой на кухню, но там ее не оказалось.

Со шваброй в руках она выплыла из туалета.

– Ты что задумала? – заинтригованно спросил Славка, рассматривая швабру, – в Ленкином репертуаре такого реквизита еще не было.

Это была доисторическая швабра – до жути неудобная и тяжелая, наверняка побочный продукт какого-нибудь «ящика», закрытого КБ.

Деревянная ручка заканчивалась металлической перекладиной с двумя зажимами, и Славку посетила шаловливая мыслишка, что швабру в данном контексте следует заменить метлой – с метлой Ленка бы смотрелась органичнее.

Под пристальным Славкиным взглядом Ленка уверенно продефилировала по коридору и хлопнула входной дверью.

Поспешно сбросив домашние шлепанцы, Славка сунул ноги в туфли (при этом не забыл воспользоваться ложкой для обуви), но, когда выскочил на лестничную площадку, лифт с высокой ноты взял старт. Пришлось догонять по лестнице.

К тому моменту, когда Вячеслав Морозан спустился с одиннадцатого этажа многоэтажки и вылетел из подъезда, лобовое стекло девятой модели его родных «жигулей» было изрыто дырками, точно побито молью, и покрыто густой сетью трещин.

Схватка происходила под фонарным столбом, и разъяренная Ленка во всем великолепии, и страдалец-жигуль, и все подробности сцены видны были как на ладони.

Пораженный, Славка замер под козырьком подъезда и стоял несколько мгновений, пока Ленка в очередной раз не размахнулась шваброй, как ледорубом, и не всадила металлический угол в стекло.

– Твою мать, – изрыгнул Славка, срываясь с места.

Куда, черт возьми, смотрят соседи – ну хоть бы кто-нибудь высунулся с балкона и пригрозил разрушительнице полицией, общественностью или божьей карой! Неужели все приклеились к телевизорам и пялятся на идиотическое шоу?

Пока он бежал к машине, часть стекла успела осыпаться мелкой крошкой внутрь салона.

Подбежав к обезумевшей валькирии, Славка поймал ручку швабры и попытался вырвать орудие – не тут-то было: Ленка была одного с ним роста, в объеме тоже не уступала. Кроме того, Славке досталась ручка, а Ленка успела ухватиться за металлическую часть, что значительно осложняло дело.

Они держались за швабру с разных концов и, раздувая ноздри, смотрели друг на друга. В этот момент Славку поразил Ленкин взгляд: он не был затуманен злобой или ненавистью – в нем лихорадочным огнем горел азарт.

У трезвой у Таськи истерик не случалось. Трезвая Таська была невозмутима, как дверь, за что Егор величал ее парадным именем – Таис.

В запасе у Егора имелось несколько вариантов имен супруги на все случаи жизни: домашнее, бытовое, уютное – Тая. Унифицированное Тася. Интимное Тасюсик.

Тася была родом из детства, где в киосках «Союзпечать» продавались наборы фотографий актеров и актрис, где мягкими, вкусно пахнущими руками обнимала мама, где отец громким шепотом будил на рыбалку.

Тая навевала ассоциации с талым снегом, туманами и запахом пробудившейся от зимнего сна реки.

Когда Тая-Таис-Тася накапливала изрядное количество претензий или одну, но фундаментальную, она моментально преобразовывалась в Таську, потому что все претензии мужу высказывала а) в нетрезвом виде; б) сопровождая бурными рыданиями.

В обычном состоянии голосок у Таисии был нежный, как лепет младенца, а во время истерик вполне мог конкурировать с китайской пыткой ультразвуком.

Оставалось только благодарить небеса, что опорожненная бутылка вина – не такое частое явление, к тому же не каждая бутылка сопровождалась слезами и соплями, как сегодня.

От непрерывных рыданий, поднимавшихся над грудой подушек, Егор безуспешно пытался дезертировать в пасьянс.

Главное, что его добивало, – он был уверен, что не знает причину нынешнего извержения. Вот хоть убей – не знает, и все.

Вечер проходил как обычно. Ужин готовили вместе – Егор любил, когда вокруг него все вертелось. Сколько бы народу ни было рядом, всем находилось дело. В такие мгновения Егор очень напоминал дядюшку Поджера из «Трое в лодке…», когда тот прибивает картину.

Как дядюшка Поджер, Егор неподражаемым тоном заявлял: «…Я все сделаю сам…» И в доме начиналась свистопляска. Единственное, что извиняло в такие моменты Егора, – результат. Он впечатлял. Уму непостижимо, но даже обычные макароны и омлет превращались у Егора в изысканное блюдо. Не зря он вынашивал тайную мечту стать ресторатором.