Тоно Бенге

— Что это значит? — спросил я.

Она молчала.

— Так, значит, нет?

Она кивнула.

— Но… — начал я, готовый разразиться обвинениями.

— Я знаю, — сказала она. — Я не могу объяснить. Не могу, поймите. Я не могу сказать «да»! Это невозможно. Окончательно, бесповоротно, ни за что… Не поднимайте руки!

— Но, — возразил я, — когда мы с вами встретились снова…

— Я не могу выйти замуж. Не могу и не хочу.

Она встала.

— Зачем вы заговорили об этом? — воскликнула она. — Неужели вы не понимаете?

Казалось, она имела в виду что-то такое, чего нельзя сказать вслух.

Она подошла к столику у моей кровати и растрепала букет астр.

— Зачем вы заговорили об этом? — сказала она с безграничной горечью. — Начать так…

— Но в чем же дело? — спросил я. — Что это, какие-нибудь обстоятельства, — мое положение в обществе?

— К черту ваше положение! — крикнула она.

Она отошла к окну и стала смотреть на дождь. Долгое время мы оба молчали: Дождь и ветер стучались в оконное стекло. Беатриса резко повернулась ко мне.

— Вы не спросили, люблю ли я вас, — сказала она.

— О, если дело лишь в этом! — воскликнул я.

— Нет, не в этом, — сказала она. — Но если вы хотите знать… — Она помолчала секунду и докончила: — Люблю.

Мы пристально смотрели друг на друга.

— Люблю… всем сердцем, если хотите знать.

— Тогда какого же дьявола?..

Беатриса не ответила. Она прошла через всю комнату к роялю и громко, бурно, с какими-то странными ударениями заиграла мелодию пастушьего рожка из последнего акта «Тристана и Изольды». Вдруг она взяла фальшивую ноту, потом снова сбилась, бравурно пробежала пальцами по клавишам, в сердцах ударила по роялю кулаком, отчего задребезжали высокие ноты, вскочила и вышла из комнаты…

Когда вошла сиделка, я, все еще в шлеме из бинтов, полуодетый, метался по комнате в поисках недостающих частей своего туалета. Я изнывал от тоски по Беатрисе и был так взволнован и слаб, что не мог скрывать своего состояния. Я дико злился, потому что мне никак не удавалось одеться, и измучился вконец, пока натягивал брюки, не видя ног. Меня шатало, и я споткнулся о стул и опрокинул вазу с астрами.

Наверно, зрелище я представлял довольно противное.

— Я лягу, — сказал я, — только попросите зайти мисс Беатрису. Мне нужно ей кое-что сказать. Поэтому я одеваюсь.

Мне уступили, но ждать пришлось долго. Я так и не узнал, доложила ли сиделка о моем ультиматуме самой Беатрисе или же всем домочадцам, и не представляю себе, что могла подумать в этом случае леди Оспри…

Наконец Беатриса явилась и стала у моей кровати.

— Ну? — произнесла она.

— Я только хотел сказать, — заявил я капризным тоном несправедливо обиженного ребенка, — что не считаю ваш отказ окончательным. Я хочу увидеться с вами и поговорить, когда поправлюсь… и написать вам. Я ни на что не способен сейчас. Я не в силах спорить.

Мне было очень жаль себя, и я не хотел молчать.

— Я не могу лежать спокойно. Понимаете? Я теперь никуда не гожусь.

Она снова присела рядом и сказала мягко:

— Мы обо всем поговорим, обещаю вам. Когда поправитесь. Я обещаю вам, что мы встретимся где-нибудь и поговорим. Вам нельзя сейчас разговаривать. Я просила вас не говорить сейчас. Вы узнаете все, что вам хочется… Хорошо?

— Я хочу знать…

Беатриса оглянулась на дверь, встала и проверила, закрыта ли она.

Потом, склонившись ко мне, она очень ласково, быстро зашептала у самого моего лица:

— Милый, я люблю вас. Если это сделает вас счастливым, я выйду за вас замуж. Я была не в духе, в глупом, взбалмошном настроении. Конечно, я выйду за вас замуж. Вы мой принц, мой король. Женщины так легко поддаются настроению… Если бы не это, разве я вела бы себя так? Мы говорим «нет», когда думаем «да»… и легко теряем душевное равновесие… Так вот — да, да… Да, я выйду за вас… Вас нельзя даже поцеловать. Дайте я поцелую вашу руку. Считайте, что я ваша. Хорошо? Я ваша, словно мы женаты пятьдесят лет. Я ваша жена — Беатриса. Вы довольны? Теперь… теперь вы будете лежать спокойно?

— Да, — сказал я, — но почему?..

— Есть осложнения. Есть препятствия. Когда вы поправитесь, вы поймете сами. Теперь это не имеет значения. Но надо соблюдать тайну — до поры до времени. Никто не должен знать, кроме нас двоих. Вы обещаете мне?

— Да, — сказал я, — понимаю. Если бы я мог вас поцеловать.

На мгновение она прислонила голову к моей, потом поцеловала мою руку.

— Я не боюсь никаких препятствий, — сказал я и закрыл глаза.

Но я только еще начал постигать, как непостоянна натура Беатрисы. Я вернулся в «Леди Гров», и с неделю она не подавала никаких признаков жизни, потом явилась вместе с леди Оспри и принесла целую охапку бессмертников и астр. «Те самые, что стояли в твоей комнате», — сказала тетя Сьюзен, безжалостно глядя на меня. Беатриса вскользь заметила, что уезжает на неопределенное время в Лондон, и поговорить с ней наедине мне тогда так и не удалось. Я не мог даже заручиться обещанием написать мне, а в туманном дружеском письмеце, которое я все же получил, не было ни слова о том, что произошло между нами.