Тонущие

— Это все дело рук твоей матери, Камилла.

— Разве я не говорила, что вы друг другу понравитесь? Разве я этого не говорила?

— Говорила.

— Разве я не была права?

— Была. Спасибо.

Камилла требовала свою порцию благодарности.

Одна только мысль омрачала мое ликование — мысль о необходимости расстаться с Эллой.

Я, разумеется, сразу же рассказал ей о предложении Эрика, и мы вместе пережили те несколько напряженных дней, на протяжении которых Реджина Бодмен проворачивала свои махинации. Ни один из нас не верил, что они увенчаются успехом, хотя Элла понимала мои надежды и надеялась вместе со мною, а когда затея сработала, мне захотелось первым делом сообщить об этом именно своей возлюбленной. Однако, когда я позвонил в дом на Честер-сквер, мне сказали, что Харкортов нет дома, и человек, чей низкий голос доносился с другого конца провода, сообщил, что ему неизвестно, когда они вернутся.

Я ждал два дня, недоумевая, а моя мама пока что рассказывала всем своим знакомым о том, как мне повезло, и о том, что у меня несомненный талант. Атмосфера в нашем доме к тому времени изменилась до неузнаваемости: инстинктивное умение красиво проигрывать помогло моим родителям поверить, что между нами никогда не было никаких конфликтов. Они, конечно, высказывали вполне понятные сомнения — так они мне заявили, — но никогда не пытались встать у меня на пути. На самом деле именно последнее мои родители прежде и делали, впрочем, они до сих пор считали, что нельзя недооценивать значение надежной, стабильной работы, чем бы я ни занимался. С безразличием юности я слушал их рассуждения и думал, что это очень благородно и возвышенно с моей стороны — не осуждать их за лицемерие.

Лишь много лет спустя я разглядел истинную подоплеку нашего конфликта, понял, что они были снобами, но не лицемерами, увидел проявление любви в нашем длительном противостоянии. Лишь много лет спустя я по достоинству оценил, какое великодушие заключалось в их радости за меня, но было уже поздно сообщать им об этом.

А тогда я придавал словам своих родителей не так уж много значения: мысли мои были заняты попытками связаться с Эллой. Три дня я горевал: снова и снова низкий голос человека, подходившего к телефону в доме на Честер-сквер, отказывал мне в возможности поговорить с нею.

На третий день бесплодных попыток дозвониться я получил от нее письмо. Конверт был тяжелым, бумага — плотной, на ней стояла печать с изображением голубой короны и адрес отправителя, который я не ожидал увидеть: «Замок Сетон, Корнуолл».