Топ и Гарри

«память») письма. Условные сочетания различных по цвету и размерам раковин соответствовали определенным событиям и действиям, «напоминали» о них. Особенно интересны пояса или перевязи вампума, которые служили своего рода летописями, договорами, верительными грамотами.

Вошедший бесшумно закрыл дверь и тоже сел на край постели Генри. Ружье он поставил прикладом на пол. Голова его была опущена, но потом он поднял ее, и Моррис в свете лампы узнал его.

– Ха… – Моррис даже не произнес имени. – Ты?!

– Да. Где мой отец?

– Еще у поезда.

– Джо Браун?

– Тоже у поезда.

– Белые люди хотят линчевать меня.

– Может, ты где-нибудь спрячешься, пока не вернутся отец, Джо и остальные.

– Мог бы, но не хочу. Я ухожу. И если тебе где-нибудь, когда-нибудь случится говорить с моим отцом, то скажи, что я ушел к сиксикам, чтобы выдержать испытание и стать воином. Только после этого я вернусь и отыщу отца. Я как воин спрошу его еще раз, согласен ли он расстаться с Рэдом

Джимом.

– Да… стой, Харка, женщина принесла для тебя одеяло из шкуры бизона, лук и еще кое-что. Если хочешь посмотреть, все это там под кроватью.

Индеец нагнулся и увидел свое старое разрисованное одеяло, лук, орлиные перья и вампум. Вампум он сейчас же взял в руки и стал внимательно рассматривать.

– Это из палатки Оцеолы, – пояснил Моррис. – Так сказала женщина. Она была семинолка?

– Да, она была семинолка и никогда этого не забывала, – ответил Харка. – Вампум содержит передаваемое из поколения в поколение завещание. Где Длинное Копье?

– Он пошел встретить тебя и предупредить. Ты его не видел? Я думаю, он приготовил для тебя одежду.

– Не надо. Я снял одежду с человека, который надругался над трупом женщины. Он отошел от лагеря и оказался слишком близко от моего ножа.

Индеец произнес это совершенно безразличным тоном, и Моррис посмотрел на него с печалью.

– Харка, неужели убийство стало для тебя профессией?

– Хау. Это моя работа. Этому меня научили краснокожие люди и белые люди. Я убиваю белых людей и я убиваю красных людей точно так, как я убиваю бизонов.

– Кто же ты? – с ужасом спросил художник.

Это был тот же самый вопрос, который Матотаупа задал своему сыну год тому назад.

– Мое имя Гарри. Я разведчик, и я опасен для всех, кого научился ненавидеть и презирать.

Бледное лицо художника стало таким печальным, что индеец посмотрел на него с участием.

– Ты расстроен, Далеко Летающая Птица, Желтая Борода, Волшебная Палочка?

– Ты видишь, я уже больше не Желтая Борода, как ты меня называл будучи мальчиком, я уже седая борода. И я расстроен.

– Почему? Ты боишься меня? Или тебе не все равно, что получится из меня – краснокожего?

– Нет, Харка – Ночной Глаз, Твердый Как Камень, Убивший Волка, Охотник На Медведя, я тебя не боюсь. Но мне не все равно, на что ты израсходуешь свои огромные природные дарования.

– Не пугайся, если услышишь выстрел! – сказал индеец. – Я убью коня, который теперь для меня обуза: я не могу освободить его из рук белых людей. Я буду меток, и мой Серый даже не почувствует, что умирает.

Харка еще глубже надвинул шляпу и покинул комнату так же спокойно и неслышно, как и вошел.

Когда утро сменило ночь, вторую ночь после схватки в лагере, двадцать человек посреди прерии очнулись от своего пьяного сна. Их мучила жажда, но не было воды.

Джо Браун, который знал меру выпивке, всю ночь держал дозор. Он не дал и Топу напиться до бесчувствия.

Лишь они двое теперь твердо стояли на ногах.

– Тихо, – сказал Джо. – Кто это там идет?

– Это мой сын, – сказал Матотаупа.

Юноша ехал на пегом коне. Он подскакал на галопе, резко остановил коня и соскочил на землю. Он снова был одет как индеец. Вампум был на нем.

Выражение его лица было чуть высокомерно и неприязненно, но дышал он спокойно, и по всему этому Матотаупа знал, что подъехавший почувствовал запах алкоголя.

– На станцию напал Тачунка Витко? – спросил Матотаупа сына, хотя хотел бы сказать другие, более теплые слова.

– Хау.

– А потом?

– Потом он охотился на бизонов.

– Ты его преследовал?

– Нет.

– Ты не преследовал Тачунку Витко? Почему?

С этим «почему» в Харке вспыхнуло внутреннее сопротивление отцу, нежелание ему больше подчиняться.

Харка загнал своего коня, которого очень любил, для того, чтобы предупредить белых, он заманил дакота в ловушку, он убивал воинов дакота, и теперь новая кровавая вражда встала между ним и его племенем. Он не ответил Тачунке

Витко, вызывавшему его на единоборство, но не потому, что испугался, а потому, что не хотел действовать на руку белым, покушаясь на великого вождя дакота. Не хотел, хотя Тачунка Витко и оскорбил Матотаупу. Харка не преследовал Тачунку Витко, Харка помог скрыться раненым дакота, Харка далеко отнес убитых воинов, чтобы не дать белым возможности надругаться над мертвыми. Это почему затронуло в Харке самый больной и пока неразрешимый вопрос: ради чего он живет?

Он не сразу ответил на вопрос Матотаупы. Отец, может быть, расценил это молчание как нежелание отвечать на вопрос. Он повторил:

– Ты не преследовал Тачунку Витко. Почему?

Это уже было слишком, и на удар Харка ответил ударом.