Я думаю о секретарше из отдела кадров, о толпе бывших, о видео, которое Макс пересматривал перед тем, как почистить зубы. Я думаю о своих голых, беззащитных чувствах. О его дурацкой работе. И о том, какими красивыми вещами и заботой он меня окружил за то, что отдала ему девственность и родила дочку.
Я так много всего думаю, что, когда просыпается Вита и я вижу движение на экране видеоняни, испытываю облегчение и спешу к дочке.
Не привыкла столько размышлять, раньше моя жизнь всегда была простой и понятной. Крыльцо — помыть, кур — покормить, грядки прополоть. Толком даже вспомнить не могу, чем занималась, просто дома сидела. Главная цель была — не заболеть и не заразить брата. Я убиралась, смотрела телик. Иногда пыталась подогнать рецепты из интернета под набор продуктов в холодильнике и побаловать себя чем-то особенным.
Никогда я не надеялась, что со мной может случиться чудо. Сейчас я думаю о том, что продолжала бы жить свою скромную жизнь, если бы старый извращенец Валерий Константинович не заметил меня на улице… Я была лишена амбиций и хоть каких-то целей.
У меня не было мечты. А когда нет мечты, неоткуда взяться силам на перемены.
— А кто это у нас проснулся? Это мое солнышко! — восклицаю я, задохнувшись радостью при виде дочки.
Вита неуклюже присаживается и сонно улыбается, тянет ко мне руки. А я чувствую себя счастливой. Действительно счастливой. Наполненной до самого горлышка.
В телефонном разговоре я говорю Малине, что мне нужно больше времени на изучение контракта. Что риски и каторжная работа сейчас исключены. Не будь у меня дочери — конечно, с радостью! С утра до ночи нон-стопом!
Однако она у меня есть, поэтому мой путь будет другим. Наверное, медленным. Но у каждой из нас он свой, не так ли?
С Папушей мы сплетничаем в основном об Эле и ее парне, старшая сестра тоже в курсе Тимура. Как я успела догадаться, все в курсе, кроме Максима. Мне даже обидно за него становится. Семья замерла в трепете, что скажет Макс. И только бабуля причитает, что надо бы замуж и что Ману не должен разрешить такой ужас.
Папуша помогает уложить волосы волнами, нанести вечерний макияж. Платье, выбранное для приема, — лишает ее дара речи.
Оно… напыщенно-скромное по меркам всего мира, и недопустимо откровенное, по меркам нашей семьи.
Темно-синее, полностью закрытое, до пола. Облегающее настолько, что белье под него надевается специальное. Платье, которое только и смотрится, что на такой тощей вешалке, как я, с широкими плечами. Хотя про грудь ничего плохого сказать не могу, благодаря кормлению она идеальна.
От самого бедра с левой стороны тянется разрез, который незаметен, когда стою ровно, но открывает всю ногу, если нахожусь в движении. У Папуши горят щеки от волнения. Это платье мне подарил бренд, в показе которого я участвовала, уже будучи беременной, пока живот был незаметен.
— Макс смотрит на других женщин, — объясняю Папуше. — На своих секретарш.
Когда иду к машине, внезапно вспоминаю Олесю, ее мини — как крик отчаяния — на приеме в честь дня рождения босса Максима. На миг холодею, но потом обрываю себя — я еду не провоцировать, а поддержать. Это другое.
Семён открывает дверь. Когда я вышла, он выбежал из машины. Это не внезапный жест, он всегда так делает в непогоду, а сейчас сыпет мелкий неприятный снег, но именно сегодня становится чуть неловко.
Забираюсь в салон, проверяю глаза — макияж в порядке. Семён усаживается в водительское кресло, и я вдруг ощущаю дискомфорт от его присутствия. Он как будто перестал быть энписи[2]
[Энписи — персонаж, который в компьютерных играх определяется программно. То есть фон игры.], став за сутки игроком. Тем, кого замечаешь.— Фух, вот это погода, — болтаю, чтобы разрядить обстановку.
Семён бросает пронзительный взгляд через зеркало, и машина трогается.
Глава 21
Все эти люди, что будут на приеме, — чужие. Я не росла среди них, у нас нет общих друзей из университетов и тем для разговоров. Понятия не имею, кто они такие в большинстве своем.
Машина плавно движется. Я напряженно в окно пялюсь, не замечая, что за ним. На вечер настраиваюсь.
Быть непроницаемо приветливой, мягко улыбаться, отвечать вопросом на вопрос. Никому не отвечать прямо. Первой глаза не отводить. И уж тем более не опускать их в пол.
— Семён, а где мы? — спрашиваю, очнувшись. Оглядываюсь, навигатор на телефоне открываю.
— По дворам проедем, так короче будет. Из-за снега пробки. — Он снова бросает взгляд в зеркало, улыбается.
Я улыбаюсь тоже:
— Понятно.
— Если хотите опоздать, можно где-нибудь остановиться. Взять кофе. — Подмигивает. — Без проблем.
Качаю головой и усмехаюсь:
— И приехать к концу вечеринки? Заманчиво, знаешь ли! Так заметно, что нервничаю?
— Я просто тебя знаю. Выучил. Когда едешь с ним на встречи, ты всегда напряжена. А после — часто в слезах.
— Да-а?
Семён перестраивается в соседний ряд, вглядывается в дорогу, оставляя уточняющий вопрос без ответа.
— Надеюсь, дело в твоей подготовке, а остальные не в курсе моих истерик.