Топ-модель 2. Я хочу развод

— Что случилось? — выпаливаю, подлетев.

— Ману, помоги, — задыхается она в истерике. — Радка у Кусаиновых. Пожалуйста! Заклинаю, вытащи мою дочь! — она пытается опуститься на колени, мы с Семеном ее подхватываем, к машине ведем.

Ее трясет то ли от страха, то ли от холода.

— Перенесем побег?

— Они мне ее не отдадут! До свадьбы и удочерения не отдадут! — захлебывается. — Ее подарят в другую семью, Ману! Ей семь лет! Только семь!

— Она в доме Анхеля?

— Да-а. Ей бы знак подать… какой-нибудь! Радка может выбраться, есть дыра в заборе. Но я не представляю, как подать. Конечно, телефон, планшет и часы у нее отобрали.

— Щас подумаю.

Блядь, все так четко было спланировано. И ночь темная, располагающая.

— Ману, пожалуйста, вытащи ее. Я без нее не поеду. Не поеду ни за что!

Сжимаю ее руки, смотрю в глаза:

— Сядь. Дай мне подумать. Окей?

Смотрю на Семена.

— Ты протрезвел?

Кивает.

— Мы прогуляемся. Закройся и сиди тихо.

Таисия пытается увязаться за нами, и на ее уговоры уходит непозволительное количество времени. После чего мы по дворам аккуратно добираемся до нужного дома. Почему аккуратно? Я интуитивно обхожу заборы, за которыми громкие собаки. Знаю семьи, которые таких держат.

Знаю, где камеры, и их тоже мы обходим.

Дом баро Кусаинова — чертова крепость, окруженная двухметровым забором. Там и камеры, и собаки. Попасть и вылезти незаметно — нереально. Однажды, много лет назад, я нашел лазейку — по ветвям березы, но дерево в тот же день срубили.

— У вас же нет с собой оружия? — хмурится Семен, прикидывая, не решусь ли я на шторм.

Качаю головой.

Картинки перед глазами возникают нехорошие. Я думаю о Насте, о нашей первой встрече, которая состоялась спустя два месяца после ее брака. Случайная встреча в городе. Она бросилась ко мне и разрыдалась. Я был с друзьями. В тот день Жора пообещал, что поможет навести порядок в Кале. Мы пробовали через полицию — но быстро поняли, что это нереально, система в Кале настолько прогнила, что необходимо влияние сверху.

Качаю головой и усмехаюсь. В отношении побегов у меня какой-то гештальт незакрытый. Что ж. Доведем сегодня дело до конца.

Пишу: «Отправь девочку».

Прочитано.

«Сейчас?»

«Да».

— Есть предположения, в какой она комнате? — спрашивает Семен. — Можно было бы бросить камешек или посветить в окно.

— Подожди пока.

— У вас есть кто-то в этом доме, кому вы доверяете?

— Пятьдесят на пятьдесят. Посмотрим сейчас. Вообще, наверное, зря я тебя позвал с собой.

— Думаю, вам очень повезло, что напился я именно сегодня. Это большая редкость.

Усмехаюсь. Сам на окна смотрю. Надежда и правда есть, но не такая уверенная, как хотелось бы. Раньше доверял. Такое было. Сейчас — под большим вопросом. Слишком много времени прошло, слишком мы с ней изменились.

— Внимательно следи за забором.

— Уже.

Мы прячемся за дальним сараем, чтобы не попасть на камеры. Ждем. Ждем-ждем- ждем. Ожидание становится убийственным, на часах половина десятого.

Свет гаснет на первом этаже.

Долго. Зато Семен на морозе трезвеет с каждой секундой, хоть какой-то плюс. Подбирается, наконец, превращаясь из влюбленной размазни в бойца, которого я кого-то нанимал. Его инстинкты обостряются, он готов в стычке, если придется.

Мы оба напряжены предельно. В любой момент нас могут обнаружить, и если я не смогу договориться — будет его выход.

Пульс отбивает.

Движение замечаем одновременно. Несколько кирпичей падают на снег, образуя в заборе совсем небольшое отверстие, через которое чудом пролезает худенькая девочка. Жалость, которую ощущаю, не передать словами.

Никто сюда не придет спасать, потому что никто не догадывается, что здесь живут и хороше люди.

Девочка в тонком комбинезоне, без верхней одежды. Ежится от дикого холода, воровато оглядывается по сторонам. Семен уже машет фонариком, она замечает и доверчиво стартует к нам. Не бежит, а стрелой летит, едва снега касаясь. Стягиваю куртку, расправляю. И в момент, когда девочка добегает, ловлю ее, закутываю и поднимаю на руки. Принимаюсь растирать плечи, спину. Семен присоединяется, трет ей пятки, жарко дышит на них. Натягивает на маленькие ступни свои рукавицы.

— Ты что же босиком? — ругаюсь.

— Попрятали! Попрятали сволочи поганые сапожки! — выдает она чисто, звонко.

И от этой внезапной детской искренности мы с малым срываемся на смешки. Славная девочка. А то, что рыжая, — будит внутри отцовские инстинкты. Моя Вита могла бы быть такой же, если бы в Аню пошла.

— Где мама? Мамочка моя? — начинает беспокоиться девочка, испуганно оглядываясь по сторонам.

— Ждет в машине. Поспешим, а то у нее уже слез не осталось.

Семен надевает Радке свою шапку и забирает на руки. Я кутаю ее ноги, чтобы оказались под тканью, мороз — не просто кусает, он жрет заживо.

— Куда-то вы меня не туда втянули, — сквозь зубы размышляет боец, когда пробираемся теми же окольными путями. — Это точно законно?

— Ты можешь уйти в любой момент.

— Чтобы вас тут с ребенком прибили, ага. И многих вы так вытащили?

— Достаточно, Семен. Поверь, больше тебе знать не захочется.

— Дяденька, вы же меня тут не бросите? — вспыхивает Радка, обнимающая Семена за шею.