Топ-модель (СИ)

Пошевелиться не в силах. Сердце делает кульбит, потом еще один — там целая олимпийская серия. Губы Максима не наждачка, как могло показаться ранее, когда грубил и слал матом. Они... мягкие. Я закрываю глаза и, обалдев, робко отвечаю.

Он обнимает надежно и тепло обеими руками. Я ощущаю на своей коже мятное дыхание, я дрожу от вопиющей близости. Макс совершает еще движение губами, а потом еще одно — чувственное, нежное, и я остаюсь пораженной в самое сердце. Я в жизни не могла подумать, что он... что с ним... может быть сладко. Пробую, отвечаю, я... растопыриваю пальцы рук. Я... отчего-то с ума схожу.

Это так приятно. Господи, как это приятно.

Нерешительно обнимаю его за шею. Трясет. Трясет от того, какой он... большой, взрослый, настоящий герой, сейчас — внимательный и осторожный.

— Аня, Аня. — Максим отстраняется мягко. — Тише, девочка. Не туда я нас веду.

— Это шторм.

Сердце где-то в горле. Пальцы рук и ног покалывает, а в груди и внизу живота печет. Печет с каждым ударом все сильнее, как будто кипятком в меня брызгают.

Максим на секунду к себе прижимает, и я чувствую себя невесомой.

— Я испугалась этого Льва Васильевича очень сильно. Спасибо вам. Спасибо.

Он качает головой.

— Сука. Я его зарою. Завтра. Шампанское.

— Я не понимаю.

— Ты сейчас запрешься и ляжешь спать. Никому не открывай. Особенно мне.

— Почему особенно вам?

Стреляет глазами, отворачивается.

Душа замирает. Мы крепко держимся за руки, пока идем по коридору. Прямой физический контакт искрит. Я представляю, что мы вот так идем по городу вдвоем. Представляю и шалею от собственной смелости.

Мир падает на другой бок, Максим тоже покачивается.

— Вы пьяны?

— Я тебя. Пиздец хочу.

Прошибает насквозь. Я больше не чувствую ни рук, ни ног, ни тела. Застываю от ужаса, вспоминаю ту каморку, фотографа.

— Не трону, не бойся. Где твоя каюта?

Коридор какой-то бесконечный. Поворачиваем. Всё, о чем я думаю, — это Макс.

— Максим. Максим. Имя красивое.

— И у тебя красивое.

— Правда? Спасибо. Меня в честь бабушки назвали. Мама хотела Кирой, но папа настоял.

— Аня, ты и сама красивая. Если бы я был твоим отцом, я бы приставил к тебе охрану. Блядь. Что происходит. — Он качает головой. — Охрана бы нам не помешала уже сейчас. Где, ты сказала, твоя каюта?

— Я не знаю.

Начинаю оглядываться и понимаю, что мы в совершенно незнакомом коридоре с ковролином на полу. В нашей части яхты такого не было.

Губы горят нестерпимо, я в ужасе от того, что мы целовались. И от того, что перестали. Полный сумбур.

— Я не помню, куда идти!

— Мою мы прошли, — кивает Максим назад.

— Сейчас. Я... вернусь обратно. Она... этажом ниже! Простите, голова кружится. Мне жарко. Душно.

Мы смотрим друг на друга. В его глазах просто пламя, он смотрит в упор, и кажется, что между нами прозрачная стена толщиной в полметра, из его выдержки и воспитания на гречке. Иначе он бы уже подошел. Как в кино прижал меня к себе.

Хмурится. Его движения словно надломленные. Меня же топит волнами, будто я все же прыгнула за борт, вот только они горячие, как парное молоко. Одна за другой омывают. Тепло, приятно, жарко. Я расстегиваю несколько верхних пуговиц на платье.

Макс упирается ладонью в стену и зажмуривается. Я касаюсь его плеча, как до этого делала танцовщица, в этот момент он рывком притягивает меня к себе, прижимает к стене. Да так, что пищу! Нависает.

— Блядь, как ты пахнешь.

Я громко, жадно дышу. Его губы накрывают мои, и я умираю. Вмиг умираю от сладости и восторга, от нежности и грубости, от его вкуса.

Есть такие чувства, которым нельзя сопротивляться.

Вцепляюсь в его шею, обнимаю. Он целует так, что душа в клочья. Я не думаю... не уверена, что после таких поцелуев можно продолжать считать себя девственницей. Нежно его глажу, я дышать боюсь. А потом, громко застонав, ерошу волосы на его затылке.

Максим отрывается и отходит на два шага. Поправляет штаны.

— Малая, со мной что-то не то. Дурной. Сделаем так.

Он достает карточку, его руки дрожат. Я сама как дурная, на моих губах его вкус, я ни о чем другом думать не могу. Я такого чувства не знала. В кино видела только.

Я влюбилась?

— Я в вас втрескалась. Кажется, — сообщаю искренне, как есть.

Сердце в груди горит. Как такое скроешь? Он целовал, а я летала в облаках.

— Я ни с кем ни разу. Я просто... не хотела раньше.

Карточка из его рук падает. Макс быстро наклоняется, шарит по полу, поднимает. Ведет меня до своей каюты, открывает дверь и заталкивает меня туда.

— Ложись. Спи. Никому не открывай, — командует безапелляционно. Грубит.

Волосы дыбом, я не представляю, как такому можно не подчиниться.

— А вы?

— Я, блядь, или упился, или тоже влюбился. Подышу.

Он закрывает дверь перед носом, и я остаюсь одна в небольшой каюте на одного человека.

А говорил, что не матерится при девушках.

На стуле висит его рубашка. Я подхожу, хватаю, прижимаю к себе и жадно вдыхаю запах.

Боже...

Зря. Мир погружается в туман. В животе пожар такой, что буквально умираю. На стенку лезть хочется. Я думаю о поцелуе, о поцелуях с Максом и трясусь.

Трогаю, трогаю свои губы. Тру их до боли.