А остальное я расскажу вам в следующий раз…
Мир – это огромное тело. И каждую осень оно умирает. Сначала на небе – трупные пятна. Еще аутолиз. Еще охлаждается тело мира. В тех местах, где гравитация прижимает кровь, могут быть и темные пятна, чернеющие. Они синие, красные, розовые и коричневые. Затем тело мира разбухает, трупная эвфизема от трупных газов. Сквозь него проступает вода. Есть такое понятие. Гигантский труп. Тело осенью становится огромным набухшим гигантским трупом. Дождем растекается трупная жидкость, само небо становится мягким, но каркас мира все же остается строгим, мышечный корсет. Говорят, покойники могут шевелиться и даже раскидывать руки. Тело мира тоже так умеет. Еще у мертвых меняется цвет волос: от темного он может стать светлым.
Для воскресения грядущего? Ибо восстанут после того, как мир завершится? Восстанут ли? Восстанут? А вдруг нет…
Жорж Батай[93]
в тексте «Границы полезного» цитирует Юнгера[94]:Здесь есть одно очень важное действие. Когда бежишь на высоком темпе, нельзя останавливаться для того, чтобы обратить внимание на обочину. Нет времени и возможности уделить внимание тому, что может разрушить бег. Темп.
Еще. Важное. Исаак Сирин[96]
говорил о необходимости равномерного развития добродетелей. Для меня это очень важное наставление. Если развивать лишь одну, под тяжестью подвига можно сокрушительно упасть. Таков план дьявола по низвержению человека во ад.Особенность моих отношений с французским языком. Включить слушать 30 минут интервью, потом понять, что я все прослушала. Зато как спокойно было!
Мне не хватает времени в сутках. Если я буду заполнять каждый час работой, молитвой и мудростью – может, времени станет больше?
Это стихотворение я могу вечно, вечно читать. Перед сном, дабы успокоиться и уложиться.