Топографический кретин

Аню Низ в классе не любили. Не ненавидели и не презирали, а просто не любили. Аня классу была неинтересна. Не блистала ни красотой, ни весёлостью нрава, ни остротой ума. Не была короткой, как Инка Урицкая, не была длинной, как Лилька Шлихтер. Не была ни толстой, как Лёха Круглов из «Б», ни косой, как Галка Свинаренко оттуда же, ни хотя бы однорукой, как злой Сюга из восьмой школы. Ни уму, в общем, ни сердцу. Даже фамилия — Низ — была у неё такая короткая и такая подходящая, что сколько Шуцык ни напрягался, так и не смог ничего приличного замутить, и осталась Аня без клички. Случай редчайший, а по меркам седьмого «А» и вовсе уникальный.

Росла она в многодетной семье, в которой каждый второй ребёнок был если не имбецилом, то как минимум не гением. В городе говорили, что её папа и мама — то ли родные, то ли двоюродные брат и сестра, оттого, мол, и дети у них шибздики. Так оно на самом деле или не так, наверняка не знали. А если честно, то и знать не хотели, сторонились её, да и всё. Даже на своей первой парте в среднем ряду Аня Низ сидела одна.

Поначалу учителя пытались бороться с таким безобразием и подсаживали к Ане кого-нибудь из лучших учеников в надежде подтянуть её успеваемость, а заодно и показатели всего класса. И это даже срабатывало, но только до тех пор, пока у очередного пионера-буксира не обнаруживались вши.

— Не за тем мы в школу детей отдаём, чтобы они гнид домой приносили! — верещали тогда бабушки на родительских собраниях.

Бабушки в школу ходили охотно, потому что на пенсии заняться было нечем, разве что супы варить, а тут оттягивались по полной, такой галдёж учиняли, что у самих уши закладывало. Так что домой приходили измотанные, слегка оглохшие, но счастливые и с молодецким блеском под стёклами очков. Можно было подумать, что бабушки не в школьном собрании только что заседали, а в рюмочной «Чилим» о мировой военщине лясы точили.

К тому же они ничего не боялись. Выговора с занесением им уже не влепишь, на собрании трудового коллектива не пропесочишь, так что можно поактивничать на зависть папам с мамами, озабоченным служебным ростом.

— Ужас прям, безобразие какое! — заходились бабушки праведным гневом. — По классу зараза гуляет, слово-то какое — педикулёз! — а педколлектив палец о палец не ударит! Хотите жалобу в гороно?

Педколлектив педикулёза боялся, жалоб не хотел и сдавался без боя. Лишившись поплавка, Аня в сотый раз быстро шла ко дну, и учителя, не желая портить отчётности, не тревожили сонную двоечницу без веских оснований. Но время от времени вызывать её всё же приходилось. Вот как сейчас: до конца четверти две недели, а у семиклассницы Низ до сих пор ни одной отметки по литературе. Потому-то Роза Израилевна и сказала: «всё-таки». И ещё — «боюсь».

Сама Аня не боялась, ей просто было скучно. Она вышла из-за своей первой парты без отвращения и без энтузиазма, шагнула к чёрной доске и почти слилась с ней. Учительница вздохнула, класс воспрял, у завершившейся вроде бы комедии наметился второй акт.

— Скажите, Анечка, — кротко попросила Роза Израилевна, — как в повести Александра Сергеевича Пушкина, которую мы сейчас проходим, звали героя с княжеским титулом?

В класс вперились чёрные глаза без блеска, будто их кто нагуталинил, а бархоткой потереть поленился. В чёрных глазах не было не только блеска. Не было в них также вызова, не было мольбы, не было угрозы или отчаяния. Ничего не было, одно только безразличие. Не безразличие приговорённого к казни, а безразличие аквариумной рыбы.

— Героя звали… Его звали…

По передним рядам сначала чуть слышно, а потом всё громче покатилось короткое слово «князь».

— Его звали Князь, — предположила Аня, не отблагодарив спасителей ни взглядом, ни жестом.

— Не, нормально, а? — шёпотом восхитился Медведь. — Как пахана с Безымянки!

— Верно, Аня, верно, — воодушевилась учительница. — Его звали князь..?

Аня Низ пожала плечами и посмотрела в окно. Она думала, что уже ответила на вопрос, а оказалось, что ещё нет.

Волна подсказки набирала мощь и обрушивалась теперь на предпартовое пространство с силой небольшого цунами.

— Верейский! Верейский! — шёпотом скандировал класс, и Медведь тоже, хотя сам эту фамилию услышал впервые. Просто ему понравилось родство классического героя с авторитетным девятиклассником из другого района. — Ве-рей-ский!

— Его звали, — проговорила Аня.

Класс затих, как театрал за миг до развязки. Класс почувствовал: сейчас случится то, что потом месяцами будет обсуждаться в коридорах, в учительской и в школьном дворе. Что будет, как нанайский эпос, из уст в уста передаваться друзьям и родителям, а потом детям и внукам, обрастая новыми, всё более достоверными мелочами.

Чего-то такого класс ждал уже несколько лет, с того давнего урока природоведения, на котором изучалась структура сущего.