Тополя нашей юности

Неизвестно, сколько времени продолжалась бы перепалка между Сидором и Гараськой, если бы не произошли события, которые сразу заставили забыть все эти житейские мелочи.

Однажды, когда ремонтная бригада расположилась на обед, все увидели нечто совершенно необычное. По шпалам во всю мочь своих длинных ног бежал Сидор. Он был без шапки, в расстегнутой рубашке, с лица его ручьями лил пот.

— Хлопцы, война! — не добежав до путейцев, закричал он хриплым, напряженным голосом. — Германец напал…

Путейцы сложили инструмент на вагонетку с красным флажком и двинулись на станцию. Позади всех шагал Гараська, он шел задумчивый и молчаливый.

Перед приходом немцев ремонтная бригада распалась. Одни ушли в армию, других эвакуировали в тыловые районы. Сидор, со своими больными ногами, остался в будке. Примерно через год его длинная фигура снова начала маячить на железнодорожном полотне. Только теперь по рельсам на восток катились уже немецкие эшелоны. Часто они везли орудия, танки… Сидор сначала в обходчики к немцам идти не думал. Он копался дома и не любил показывать носа дальше своей будки. Все как-то произошло само собой. Весной в будку ввалилось несколько человек в черных мундирах немецких железнодорожников. Они, даже не поздоровавшись с Сидором, с видом хозяев стали осматривать помещение.

— Ты работать должен, — ткнув кулаком в грудь Сидору, закричал толстый мастер. — Будка — германская собственность. Не пойдешь — из будки вон…

— Больной я человек, ревматизм у меня, — попробовал отказаться Сидор.

— За саботаж — вот что! — Толстый мастер, щелкнув себя по горлу, нарисовал пальцем в воздухе петлю.

Наутро Сидор пошел в обход. Но на его службу новые хозяева не очень полагались. Вдоль полотна они повырубили лес и кустарник, на каждом километре построили блиндажи и везде поставили свою охрану. Двое солдат из этой охраны все время прохаживались по участку Сидора.

Однажды, когда Сидор сидел в будке и обедал постной похлебкой из ржаной муки, отворилась дверь, и на пороге появился Гараська. Сидор не видел его с самого начала войны, и в облике Гараськи было что-то новое, незнакомое. Глаза-сливы смотрели вдумчиво и настороженно, обветренное лицо казалось возмужалым. Встретил хозяин Гараську не слишком приветливо.

— Так вы, дядька, значит, на прежней службе? — Гараська, не спрашивая разрешения, сел на лавку и уставился на Сидора.

— А ты что за допросчик?

— Да я так, по старому знакомству. Интересно, много вам немцы платят? Может, и повышение по службе выйдет?

— Отстань ты от меня, хлопец… — Сидор отложил ложку и тоскливо поглядел в окно. — Нужна мне эта служба, как собаке пятая нога. День прожил — и слава богу. Хорошо, что живы остались. Такая сила у немца, что ты поделаешь…

— Невеселая жизнь, — сказал Гараська на прощание и пошел к выходу. Он с независимым видом прошел под Сидоровыми окнами и повернул к станции.

О посещении Гараськи Сидор скоро забыл. Хватало всяких забот и без него. Свою службу он нес исправно, хотя и не очень старался. Все шло пока тихо, а большего он и не хотел. Как-то Сидор, делая обход, заметил шуруп, торчавший из шпалы. Немцы перешили железную дорогу на свой манер: костыли заменили неподатливыми шурупами, которые нужно было завинчивать ключом. Сидор хотел завинтить шуруп, но тот не поддавался. Он налег ключом посильней, и заржавелая головка шурупа отломилась. Он поднял ее и бросил под откос. В ту же минуту от сильного удара в висок Сидор упал на полотно. Открыв глаза, он увидел над собой толстого мастера.

— Шуруп есть немецкая собственность! — кричал он. — Ты есть вредитель, ты портишь государственную собственность… Тебя нужно под суд! Иди, принеси шуруп…

Сидор долго ползал по откосу, отыскивая головку шурупа. Найдя, он молча отдал кусочек ржавого железа мастеру. Тот уже угомонился и, отшвырнув шуруп, поучал:

— Ты должен быть примером в работе… Германия любит добросовестных рабочих…

По рельсам лязгали немецкие эшелоны, шедшие на восток, и Сидор все чаще думал о том, как бы выбраться куда-нибудь из будки. Тогда было бы легче разделаться с этой службой. На какое лихо она ему сдалась! Но проходили дни, недели, и все оставалось по-прежнему.

Однажды в летнюю лунную ночь Сидор медленно ковылял по своему участку. Впереди, шагах в ста от него, время от времени сверкая электрическим фонариком по рельсам, шли немецкие солдаты. Сидор дошел до поворота, где кончался его участок. Вдруг с откоса поднялась черная фигура, и в ту же минуту Сидор лежал на краю откоса, прижатый к земле чьими-то сильными руками.

— Не вздумай только кричать… — услыхал Сидор возбужденный шепот. — Немецкий охранник!..

От страха и удивления у Сидора по телу поползли мурашки. Ему в лицо дышал возбужденный Гараська.

— Вот и встретились, дядя Сидор, — шептал он. — Да ты не бойся, молчи только, мы тебя не тронем.

— Пожалейте меня, хлопцы. Убьют же меня…

— Ползи под откос, — услышал Сидор властный шепот и, перевернутый сильной рукой, покатился вниз.