Тополята

Склянки под вечер пробьют не для нас,
Нам не спешить на последний баркас…
Вахт не стоять,
Чай не пивать,
Койки свои по утрам не вязать…

Это про моряков, у которых впереди лишь одно – последний бой…

– Прекратить пение! – взревел динамик у потолка. Неожиданно так! Но Кабул испугался лишь на секунду. И ответил последними строчками:

Штык у окна – значит, война,
Это, матросы, не наша вина…

Замолчал и стал ждать, когда ворвутся. Напружинил все жилки, чтобы не сдаться так сразу. «Значит, война!..»

Ждал долго, жилки и мышцы стали слабеть. Он подумал: не запеть ли снова, но понял, что теперь уже не получится. И закусил губу.

Наконец завизжал замок. Кабул прижался локтями к стене… Однако в проеме распахнувшейся двери показался не Красавчик Дима и не жидковолосый воспитатель, а незнакомый сутулый человек в маленьких очках. Красавчик и кто-то еще маячили за спиной незнакомца. Тот по-птичьи склонил голову и нырнул под желтую лампочку. Деловито сказал:

– Владик Переметов? Т-так… Я смотрю, здесь у вас просто «люкс»…

За спиной у Красавчика торопливо выговаривала фразы «замша» Анна Леонтьевна:

– Это обычная штрафная комната, оборудованная по инструкции. Ее используют лишь в самых крайних случаях и на самое короткое время. Дмитрий Дмитриевич, почему вы поместили сюда Владислава Переметова? Он опять злостно нарушал режим? Игорь Игнатьевич, этот подросток практически неуправляем, и…

Игорь Игнатьевич смотрел на Кабула, нагнувшись. Как любопытный дятел. Не обернувшись, он спросил:

– Почему мальчик раздет?

– Дмитрий Дмитриевич, почему он раздет? – взвизгнула Анна Леонтьевна. – Я сколько раз говорила, что эти ваши методы…

Незнакомый Игорь Игнатьевич произнес прежним тоном:

– Верните одежду мальчику.

– Дмитрий Дмитриевич, где его одежда? Сию же минуту…

В коридоре затопали, загомонили, тут же в руках у Красавчика появился камуфляжный сверток. Дима протянул его мимо незнакомца Кабулу. Игорь Игнатьевич перехватил пятнистый тючок на полпути, брезгливо бросил назад, за порог:

– Я сказал про его одежду…

– Но… его мать, кажется, увезла костюм с собой… Дмитрий Дмитриевич!

– В каптерке его костюм, – угрюмо сообщил Красавчик.

– Велите принести!

– Но кладовщик где-то…

– Найти немедленно!

Опять суетливо заговорили, затопали в коридоре. И все это время непонятный Игорь Игнатьевич смотрел на Кабула. Затем шагнул, провел пальцами по его стриженой голове. Сказал тихо – ему одному:

– Прочитал я твое письмо… Натерпелся, малыш?

Он был с виду совсем не симпатичный, колючий такой, с очками, как у чиновника из старого фильма. Но эти его слова оказались такие… такие непохожие на все, что Кабул слышал от взрослых в последние дни. В них было обещание свободы… Кабул не выдержал, всхлипнул и приткнулся лицом к его пиджаку. Как истосковавшийся маленький мальчик к возникшему рядом отцу…

«Прямая дорога»

Мишени были крупные – полметра в диаметре. Широкие красно-белые кольца с черным кружком в центре. В этот кружок – размером с блюдце – стрелы Кабула втыкались, как заколдованные. Брат Нефед сказал с ласковым удовольствием:

– Ощущается в тебе истинно славянская душа. Оттого и послушен тебе лук. Он исконно славянское оружие.

Излишняя приторность Нефеда не нравилась Кабулу, и сейчас он не сдержался:

– Почему славянское? Монгольские луки били в два раза дальше русских, я читал…

– Это байки тех, кто злыми вымыслами пачкает нашу историю… К тому же стрелы монголов несли разорение и горе, а наше оружие всегда служило правому делу…

«Так уж и всегда…» – хотел сказать Кабул, но смолчал. Последнее время он избегал споров, быстро уставал от них. Начинало мутить и кружилась голова…

Подростковый православный лагерь назывался «Прямая дорога». Кабул вовсе не хотел оказаться в нем, но так получилось.

Из детприемника его стремительно и даже с каким-то злым азартом освободил омбудсмен Игорь Игнатьевич Спарин. Тот, который недавно занял эту должность вместо застреленного Красикова. И дело было не только в письме, которое Кабул написал по совету Пантелея (а тот как-то сумел передать его!). Кабул узнал потом, что омбудсмена подняла на ноги классная руководительница пятого «Г». Инна Игоревна – сухая, всегда с недовольным лицом – не любила Владислава Переметова. Но она была учительница и, несмотря на неласковый нрав, понимала, что отвечает за всех своих учеников. За нелюбимых тоже. Про то, что «забрали» Переметова, она узнала в последний день учебного года и наставническим тоном изложила историю его «преступления» классу, но тут встала аккуратная и справедливая Нина Гаврина.

– Инна Игоревна, извините, но это все неправильно. Я как раз хотела рассказать вам…

– Что неправильно, Гаврина?

– Переметов ничего не разбивал. Разбили Дымчиков, Лафиткин и Шкариков. А подставили Переметова…

– Как подставили? Что за уголовные словечки!

– Ну, так и подставили. Сказали полиции, что это он виноват, его и увезли…