Читаем Тополиный пух: Послевоенная повесть полностью

Замечено, если писатель хочет серьезно заявить о себе в литературе, он приходит со своей темой. Тема, с которой пришел Лев Николаев, на первый взгляд может показаться не новой. У нас о детях и для детей пишут много. Но если взять возрастные периоды, то предпочтение в основном дошколятам, младшим школьникам и еще тем, кто уже способен влюбляться. Двенадцати-четырнадцатилетние как бы находятся в тени. Хотя нет никакого сомнения, что это сложный возраст, переломный, легко ранимый. Может быть, именно поэтому к нему так редко и обращаются.

Повесть Льва Николаева «Тополиный пух» — одно из немногих обращений к этому за последнее время. К тому же послевоенные годы тоже редко находят еще свое отражение…

Мне хорошо помнится весна сорок пятого года, высокое небо и море, чистое-чистое, словно снег. На нашей улице, как и в московском дворе, где живет герой повести Льва Николаева Сережка Тимофеев, тоже росли тополя. Но тополя росли пирамидальные, и пуха от них не бывало. Они тянулись вверх по улице, грозные, как стволы зениток. А зенитки, самые настоящие, прятались под ними, укрытые маскировочными зелено-ржавыми сетями.

Подростки тех лет обязательно ходили в чем-то военном — у меня, например, была солдатская шапка с яркой красной звездочкой, мой приятель носил серую шинель. Шинель была подрезана обыкновенными ножницами, не очень ровно. Но на это никто не обращал внимания. Портфели нам заменяли противогазные сумки. Они встречались двух цветов: защитного и лилового. Ходить в школу с лиловой сумкой считалось позором.

Безотцовщина…

Да. Она очень характерна для того времени. И не случайно является одной из главных, если не самой главной, темой повести Льва Николаева «Тополиный пух». В словаре В. Даля безотцовщина трактуется прежде всего как сиротство. Военное лихолетье расширило это понятие. Без отцов росли не только сироты. Кто-то стал сиротой, может быть, лишь 9 мая, но уже до этого за четыре года успел понять, что же оно такое — безотцовщина.

Черная беда войны накрыла своей тенью Сережку Тимофеева, заронила в душу боль и смятение. Таких, как Сережка, было много. Внешне они были, как все, однако по-разному несли в себе радости и сомнения, обиду и веру, теряя, порой, эту веру и вновь обретая ее на трудном пути искания.

Когда читаешь повесть Льва Николаева «Тополиный пух», то чувствуешь, как заступается автор за этих без вины виноватых ребят, как любит их.

Жизнь не только прекрасна, но строга и жестока. Все в ней сложно. Иногда и добро бывает черным, а зло светлым. В какие моральные нормы укладывается эпизод, когда Японец и Сережка накормили ворованными продуктами голодных детей?

Мне лично трудно дать однозначную оценку этому поступку.

У детства свои законы, свои критерии, часто непонятные взрослым. И Лев Николаев зовет их понимать, больше того, он борется за это понимание.

Автор «Тополиного пуха» — москвич. Родился и вырос в Дорогомилове, здесь же учился в школе.

Дорогомилово тех лет было окраиной Москвы с деревянными домами и палисадами, обнесенными старыми осевшими заборами, лишь несколько пятиэтажных, построенных в 30-х годах, возвышалось здесь.

Память детства имеет особую силу, а, может, вернее — остроту. Потому навсегда, на всю жизнь запомнились Льву Николаеву та внешняя обстановка, которая была в то время в этой части города и которая точно перенесена им в повесть.

После окончания института Лев Николаев был на комсомольской работе, избирался первым секретарем одного из московских райкомов. Работа в райкоме явилась, очевидно, той жизненной школой, которая для писательского труда не имеет цены. В районе было много замечательной молодежи — передовиков труда, учебы, но встречались и трудные, даже преступники. Вопросы воспитания, становления личности были теми рабочими вопросами, решать которые требовалось каждодневно. Тогда и появилось желание писать. Первые публикации Льва Николаева — в газетах и журналах. Это были статьи, очерки, зарисовки, театральные рецензии. Потом появились радиопьесы о Курчатове, Сеченове, Яблочкове, других замечательных людях, телевизионный спектакль «Подлежит разбирательству»… Оценивая этот спектакль, газета «Правда» писала, что он «о дне сегодняшнем, о самых насущных проблемах воспитания. Вопросы, вопросы — их задают друг другу родители, учителя там, на экране. Их обязательно зададут себе и зрители, примеряя себя и детей своих к тому, что прошло перед их глазами» («Правда», 2 июня 1970 года).

Этим отмечена одна из особенностей Льва Николаева — никого не оставлять равнодушным к тем повествованиям, которые он предлагает, и тем мыслям, которыми хочет поделиться.

Особенно это ярко проявилось в его первой книге рассказов «Марка из Анголы». Книга имела читательский успех и внимание критики, была переиздана. И нет нужды рассказывать ее содержание. Этим циклом Лев Николаев начал свою тему — подросток в современном мире. И в данном случае это мне кажется самым главным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза