Топорок и его друзья

Семен Васильевич и Екатерина Степановна Храмовы в начале Великой Отечественной войны спасли жизнь молоденькому лейтенанту Илье Топоркову. Они нашли его осенью 1941 года в лесу, недалеко от своей деревни.

Обнаружила умирающего от ран лейтенанта Екатерина Степановна. Она возвращалась из соседней деревни, куда ходила навещать больную сестру. Шла Храмова лесом, торопилась засветло добраться до дому, потому что немцы в темноте и пристрелить могли. Дорога от дождей раскисла, и Екатерина Степановна старалась идти возле самых деревьев. Шла она, шла и наткнулась на человека, который лежал бездвижно, уткнувшись лицом в землю. «Мертвец!» — подумала Храмова и вскрикнула от испуга.

Обошла с опаской убитого и заторопилась, заторопилась подальше от места, где он лежал. А потом подумала: «А может, живой он? Вроде бы наш... Красноармеец».

Поборов страх, Екатерина Степановна медленно пошла обратно. Все казалось ей, что лежащий вот-вот вскочит на ноги и закричит: «Попалась!» Но мужчина по-прежнему лежал неподвижно, уткнувшись лицом в холодную грязь. Екатерина Степановна опасливо подошла, склонилась над ним, прислушалась. И вдруг страх у нее пропал. Осторожно приподняла Екатерина Степановна лежащего и перевернула его на спину. Он тихо застонал и опять затих. «Живой! Живой!.. Но что же мне делать с ним? Что же делать?»

Задумалась Екатерина Степановна, а когда очнулась, то заметила, что раненый глядит на нее в упор тихо и тревожно.

— Откуда ты, родненький? — ласково спросила Храмова.

Раненый застонал и закрыл глаза. Потом прошептал:

— Пистолет... Достань... из кармана...

Екатерина Степановна нащупала в кармане шинели пистолет и достала его. Держа оружие с опаской, спросила:

— Чего делать-то с этой штукой?

Раненый снова приоткрыл глаза, поглядел на Екатерину Степановну долгим взглядом и попросил:

— Пристрели... Пристрели, мать.

— Чего? Да ты рехнулся! Пристрели! Еще чего удумал.

Екатерина Степановна в сердцах швырнула пистолет в кусты, приподняла раненого и потащила в густой ельник.

Уложив его поудобнее, она сняла с себя поддевку и подсунула ему-под голову.

— Вот так, милый. Полежи здесь часок-другой. Мы с мужиком придем за тобой. «Пристрели!» Чего захотел! Кто ж я, по-твоему? А? Или я не русская? Лежи и жди.

Но ждать лейтенанту пришлось гораздо дольше, чем обещала Екатерина Степановна, хотя она бежала до самой Ореховки.

Дома она коротко рассказала мужу о раненом и стала торопить:

— Собирайся. Пошли за ним... Чего сидишь-то, увалень?

Однорукий Семен Васильевич, не обращая внимания на горячность жены, долго сворачивал самокрутку, потом закурил и задумался.

— Ну, и человек! — возмутилась Екатерина Степановна. — Кирпич у тебя вместо сердца, что ли? Вставай, тебе говорят!

— Не шуми, не шуми, лотоха. Поспешишь, людей насмешишь. По-твоему делать — и командира погубишь, и себя заодно с ним. Полной темноты надо дождаться.

— Помрет же он.

— Не должон, — уверенно возразил Семен Васильевич и добавил: — Дождичка бы! Ливневого.

— Совсем рехнулся! Дождик-то зачем?

— Чтобы следы смыл. На тележке его повезем. На трех руках-то не донести.

Дождь пошел! Пошел, словно по заказу Семена Васильевича. Удивительного в том ничего не было — осень. Но Екатерину Степановну это поразило.

— Ты, Семен, знать, колдун.

— Колдун, колдун, — согласился муж. — Достань-ка во что переодеть его. Все это в мешок, а мешок клеенкой прикроем. Лекарств вот у нас никаких нет... Водка вместо лекарства сгодится. Где она у тебя?

— Это зачем же ему водка-то? И так еле живой.

— Когда мне руку на финской оторвало, водкой меня сперва отхаживали. Смекаешь?

На дворе стояла непроглядная темь. Даже соседних домов не видно. Казалось, что их здесь никогда и не было. В такую тревожную ночь человеку трудно даже представить, что где-то светит жаркое солнце, что есть большие города, мирно спящие деревни. Думалось, что на всей земле сейчас липкая темь, дождь, ветер.

Каким-то чудом отыскали в этой кромешной мокрой темноте дорогу в лес и молча шли по чавкающей и хлюпающей грязи, шли и толкали тележку, на которой возили прежде только хворост да сено. И не было той дороге конца, а они, даже в душе, не роптали.

Только Семен Васильевич вслух усомнился:

— Найдешь ли, Катерина, его?

— Найду, найду, Сеня, — зашептала Екатерина Степановна, — теперь уж недалеко. От Лыскиного оврага с километр, не больше. Ельничек помнишь?

— Спрашивай!

— В том ельничке и лежит.

Он действительно лежал там, где его оставила Екатерина Степановна. И никаких признаков жизни уже не подавал.

— Помер!

— Замолчи ты! — прикрикнул на жену Семен Васильевич. — Бери под руки... Так... Поднимай... Кладем.

И снова они шли по раскисшей дороге. И снова им казалось, что вовсе не идут они, а просто месят ногами липкую грязь. И ночь была бесконечно долгой.

...До самого утра отхаживали Храмовы лейтенанта. Раны у него были не очень опасными, но, видно, он потерял много крови, долго голодал и сильно ослаб. Храмовы вымыли его, как могли, перевязали раны, надели на него чистое белье Семена Васильевича и уложили за печкой.