Топтун

– Где, где? С дедом по лесу гулял, – соврал я не краснея. – А, а, а! Расстроенно потянул Юргис, а Мажутис говорил, что вы в сторону болота пошли, к вампирам. Этот маменькин сынок спит когда-нибудь или нет? За лето я успел два раза побывать на острове, никого не видел, забранный товар передавал маме, а то, что она передавала мне, оставлял под вербой. Лето кончилось быстро, начался новый учебный год, и я начал забывать про деда и про эту странную страну, в которую можно было добраться только через портал, по очеретовому мосту, произнеся клятву. На следующий год, я несколько раз бегал на остров, но принесённый мной коробок, лежал сиротливо под ивой. Я порывался несколько раз пройти на ту сторону моста, узнать, что случилось, но боялся, без деда было страшно раскрывать его тайну. Потом я смирился, посчитав этот трёхдневный вояж, отклонениями переходного возраста, и постарался забыть эту историю. Мать, как-то осунулась, похудела, целый год проходила в чёрном платке. Наша семья не придерживалась церковных канонов, но на годовщину смерти бабушки, мы посетили хутор в Литве, и мама сходила в костёл, в соседнем городке. Потом жизнь закрутилась колесом. Папа получил квартиру в городе, недалеко от места своей работы, и мы переехали из посёлка. Отец Стаса работал вместе с моими предками, в новом городе мы жили в соседних домах. Юргис с родителями уехал на родину отца – в Клайпеду. Он нам и раньше, часто рассказывал про море. Мажутис загрустил:

– Куда же вы? А, я?

Они с мамой остались в посёлке. В городе я закончил девять классов, и поступил в Минское училище связи. Про страну зелёного тумана я не вспоминал, иногда мне казалось, что она мне приснилась в далёком, далёком детстве. В училище была железная дисциплина, малейший залёт и прощай телефоны. Мама иногда приезжала в Минск, с сумками, баулами, котомками, забитыми едой. Помню на третьем курсе мы с ней пошли в Театр юного зрителя, маме, с детства, хотелось посмотреть какой-нибудь детский спектакль, по-настоящему, в театре, пусть даже не из партера, но с театральным запахом и бархатным занавесом. Шла какая-то детская пьеса, про Чиполино, по-моему. В одном из актов мои глаза встретились с глазами лесной вазы. Это было достаточно, я узнал его. Я, извинился перед матерью и, сидящими в одном с нами ряду, соседями, и устремился к выходу, с одной целью, попасть за кулисы. Бабушка-билетёрша, в обмен на комплимент, подсказала, как попасть к артистам, чтобы получить автограф. Я дождался, он проскользнул в гримёрную, а я за ним.

– Чен! Ты что здесь делаешь? – спросил я его на универсальном языке. Хомяк вздрогнул от неожиданности. Он узнал меня, хотя много лет прошло, даже имя вспомнил.

– Сейчас мой выход, ты подожди меня здесь, Майкл.

Он появился через пять минут.

– Я – топтун (путешественник, по-нашему), как и твой дед, и ты был бы топтуном, если бы остался в нашей стране, но произошло то, что должно было произойти.

Чен угостил меня очеретовым лимонадом. Бог ты мой, я вспомнил, это действительно было, и я не забыл универсальный язык и вкус лимонада. Как говорила одна знакомая лошадь, в стране зелёного тумана, что, кто научился кататься на велосипеде, никогда уже не разучится. С Ченом мы разговаривали в перерывах между его выходами, он рассказал, как пропал мой дед, в леденеющем портале, они вместе топтали соседние миры, с дедом пропала и связь с этими мирами, пришлось заново налаживать контакты. Я тебя искал, по ориентирам, оставленных Зельдом, но тебя в том месте не было. До меня сначала не доходило, почему Зельд не любил задерживаться в чужих мирах, и везде старался оставить посредников? Теперь дошло. Время у вас неправильное, и звери домашние неправильные, хуже диких червей. И, вообще, мне ваш мир не нравится, как вы в нём живёте? Здесь нет даже живых корней? Я промолчал:

– Вот, так и живём.