Читаем Тор-шер полностью

Остаются ритм и динамика города, а они воспринимаются нами сквозь призму собственной со/причастности/к жизни места, зависят от остроты, от ощущения степени вовлеченности. Моя вовлеченность в определенный момент приняла характер чересчур замысловатый и извилистый, нервный и путаный, отнимавший всякий рефугиум личного острова, когда беготня вполне подошла к критической точке, а также для того, чтобы два разума воспалить и усыпить одновременно, а там уже и чудища у ворот пасутся. В немецком языке есть слова, которые, несмотря на отсутствие общего корня легко составят цепочку: Traum (мечта) – trauen (доверять, заключать брак) – Trauma (травма) – Trauer (печаль). «Твое молчание зачастую случается в ненужное время», – роптала подруга. Нас познакомил К., обладатель нескольких фамилий и псевдонимов, бывший издатель Довлатова, о котором Сергей Донатович в переписке с Ефимовым отзывался критически. Подруга, впрочем, цитировала не Довлатова, а Набокова, и спрашивала меня, для каких дальних времен я свои мысли приберегаю. «Думаю, что самый простой телефонный звонок – вполне уместный способ описания каждодневных вещей». Я отмахивался и снова бежал за трамваем или мчался опрометью в метро, пестуя паузы, не выбираясь за круг торшерного освещения или жалуясь на ерунду, завалы, бекарный блюз, ярился или хандрил, теряя из виду следы толстых ангелов, слезы булочниц, диадемы барышень, живущих у ручья, этюды для Этьенетт, прислушиваясь только к многоязыкой городской мешанине.

Вот пожилой алкаш флиртует с юной карлицей-олигофреншей. «Я всегда уступаю дамам», – размашисто произносит старик с бутылкой в руке. «Да, и это справедливо», – адекватно и вдохновенно радуется низкорослая фройляйн. Напротив – польская парочка. Парень рассказывает что-то. Она спрашивает: «Кто?» Тот отвечает. Девушка опять с вопросом: «Где?» Ответ. Кивок. Все-таки, как хорошо, если люди понимают друг друга…

Однажды я услышал вопрос, адресованный мне случайной прохожей: «Вам нравится жить в Германии?». «Это привычка», – ответил я, поразмыслив.

<p>Песни улиц</p><p>Рондо</p>Вот и твоя улица празднует, АдельхайдДекабрь – месяц смены помещикаСпится крепче с морозами, не макабр,                                           свеч не жги, отдыхайБрось овечек в уме считатьВ декабре наступает очередь АдельхайдПочерк раньше испортился,                                           не говорю про характерНаступает на пятки, настает                     из затертых теорий, забытых практикВ «Младшей Эдде» себя не находит скальдЕлки нет, кустуряка лежит посреди двораБезопасна, но, кажется, несъедобнаМожно ритмы южные, грязные выбиратьОт танго до пасодобляДля плезира – подробности, разговоры о сексе,                               устаревшее слово «наперекор»Подросток занят компьютером и поисками                                                                 съестногоПо коже атласной дробящийся секстаккордБезударной гласной кажется снова<p>«Мы вне контекста…»</p>

Сергею Штурцу

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза