Торфъ

    Ещё раз осенив себя крестом, дабы  отвалить нечистых, Фёдор Иннокентьевич подслеповато щурясь от полуденного солнца, сыскал наконец, среди лохматого лапника, возмутителя тишины, и враз успокоился, улыбнулся. Птичка это, не оборотень никакой! Маленькая, меньше ладошки детской, и как разглядел только, видимо рано, ещё на зрение уповать. Видят глаза, ещё как видят. Вблизи уже не так ладно, как раньше, но вот на, то что бы разглядеть среди зелёного лапника серогрудую вертихвостку ещё вполне сгодятся.  Фух… враз отлегло… отпустило. Сердечко перестало стучать, дыхание выровнялось. Птица тебе не росомаха или не приведи Господь Муу-Шубуун ( С бурятского «Дурная птица», в неё превращается душа девушки погибшей насильственной смертью), это те любят с деревьев по человечьи щебетать а потом хвать.... А птичка это так, тьфу! Ни страха тебе, ни прокорму с неё не выйдет, так.... полюбоваться  лишь.

      Разгладив морщинистой рукой топорщащуюся нечёсаной паклей бороду, Фёдор Иннокентьевич ещё раз  перекрестился для верности, и обогнув стороной злополучный ельник, наконец  позволил себе улыбнуться. А как можно было не улыбнуться? Ведь птица запела! За-пе-ла!!! ! Птица  – то примета верная, проверенная, коли запела с душой, знамо Весна-красна в гости скоро пожалует с теплом да солнышком.

   А Весну и впрямь, заждались уже родненькую, ведь дюже устали все от студёных объятий Зимушки-злодейки! Больно уж тепла охота, ветра жаркого, зелени пахучей вокруг, землицы цветами да ягодами щедро сдобренной!

    А дел то за Зиму накопилась, – тьма-тьмущая. Теплицу всю снегом привалило – поприжало, в крыше ветродуй поселился, печка, и та проказница коптить начала окаянная. По чуть-чуть, помаленьку, вроде бы и незаметно, а с иного боку поглядишь на это, так и понимаешь что угореть ночью можно на раз-два.... Протопишь избу хорошенько, заснёшь в тепле разомлевши и кирдык! Не заметишь как в бесплотного Боохолдоя ( Бесплотный дух бурятского шаманизма – дух, в который переходит душа человека после насильственной смерти )обратишься....  Фёдор Иннокентьевич ещё раз перекрестился. Тьфу, тьфу, тьфу, что ж тут за место такое, что мысли такие дурные в голову лезут.

      Но, как говорится, мысли – мыслями, а Зимушка и вправду в этом году лютая выдалась, с колючими метелями, вьюгами! Бывали порой и оттепели, дадут чутка теплу порадоваться и тут же морозцем за тридцать хрясь тебе по мордасам и снегопад за шиворот. Давно такой чехарды не было! Проснёшься бывало посреди ночи, лежишь, одеялко тяжёлое, ватное на себя тянешь, что бы потеплеё было, поуютнеё. Думаешь про себя, по что же ты проснулся Фёдор Иннокентьевич? А потом вдруг доходит – Зимушка проказница к тебе в хату ломится. Нагло так, без спросу. Щеколдой гремит-грохочет, меж ставень воет-подвывает, а уж что с дымоходом творит и говорить при иконах грешно! Приходиться кряхтя вставать, искать впотьмах стоптанные тапочки, и похрустывая старческими косточками, брести к дверям. С Зимушкой шутить не стоило. Если уж вознамерилась она  к тебе в гости попасть – будь уверен рано или поздно попадёт. Она ведь настырная, в любую щель просочится! И не то страшит, что пятки, да нос наморозит, а то, что не одна Зимушка ходит, а с товарищами.... нехорошими товарищами. Может и Сабдака ( Злой дух Бурятского Шаманизма – потревоженный «Хозяин местности») из Тайги привести с собой, и Шатуна лютого да голодного. Кому это мракобесие надобно? Вот поэтому и приходилось вылезать из нагретой кроватки, и брести до двери, где всегда стоял наготове старый топорик. Подхватив его, Фёдор Иннокентьевич, двумя мощными ударами  загонял поглубже засов в любовно промасленные салом петли. Дело сделано. Теперь Зимушке не пробраться к нему сквозь дверь! Аккуратно прислонив топорик к стене,  Фёдор Иннокентьевич  бредёт обратно к кровати, по дороге расшевелив кочергой заснувшие было угли в ладной печурке из старого ещё советского кирпича. Стоило бы ещё подбросить им поленце по хорошему, да сна уже осталось часа на два, так что и одеялка вполне хватит что бы не застыть. Дрова – дефицит! Дрова экономить надобно. В этой глухомани дрова главная валюта. В зимнюю пору естественно. Летом дровяная валюта резко падала в цене, уступая место семенам, да сготовленной с весны рассаде. У кого огород богаче, тот и барин! А вот порох, соль да сигареты всегда держались в цене, хоть зимой, хоть летом. На них можно было в любой окрестной деревеньке купить все что душе возжелается. Единственной проблемой было то, что до ближайшей деревеньки было  ни как не меньше сорока вёрст.  Самому гулять в такую даль было не с руки, а в гости кроме Зимушки, никто обычно и не захаживал. Ведь навряд ли какой грибник али охотник забредёт по своей воле в эту глух-глухомань, заблудившись ежели только, но и такого давно не случалось.

    Улёгшись в обратно кровать, Фёдор Иннокентьевич закутывался в одеяло и  быстро проваливался в сон лишённый сновидений.