Торговец пушками

Я приложился обратно к биноклю: Барнс смеялся. Он отодвинул трубку от лица, и я не мог слышать его смех, но зато прекрасно видел запрокинутую голову и белый оскал зубов. Затем он повернулся к остальным, что-то сказал, и они тоже рассмеялись.

— Само собой, Том. Я имею в виду, когда вы лично…

— Я не шучу, — перебил его Рикки, но Барнс продолжал улыбаться. — Кто бы вы ни были, у вас ничего не выйдет.

Барнс покачал головой, явно наслаждаясь моим спектаклем.

— Может, вы и умный малый, — сказал я и увидел, как он кивнул. — Может, вы и образованный. Может, вы даже колледж заканчивали. А то и аспирантуру…

Смеха на лице Барнса чуть поубавилось. Это было приятно.

— Но что бы вы там ни пытались сделать, у вас все равно ничего не выйдет.

Он опустил бинокль и уставился прямо в мою сторону. Нет, не потому, что хотел разглядеть меня. Он хотел, чтобы я мог видеть его. Его лицо превратилось в камень.

— Уж поверьте мне, мистер Аспирант.

Барнс застыл изваянием, и глаза его лазером пронзали двести ярдов разделявшего нас пространства. Затем я увидел, как он что-то прокричал и приложил трубку обратно к уху:

— Послушай, ты, говнюк, мне насрать, выйдешь ты оттуда или нет. А если и выйдешь, то мне похрену, выйдешь ты сам или тебя вынесут в большом резиновом мешке. Или даже во множестве маленьких резиновых мешков. Но я должен предупредить тебя, Лэнг… — Он плотнее прижал ко рту телефон, и, клянусь, я услышал, как брызжет его слюна. — Только попробуй помешать прогрессу. Ты понял, о чем я? Все должно идти так, как должно идти.

— Само собой, — сказал Рикки.

— Само собой, — сказал Барнс.

Я видел, как он повернул голову и кивнул.

— Взгляни-ка направо, Лэнг. Голубая «тойота».

Я послушался — в бинокле промелькнуло лобовое стекло. Я навел изображение на него.

Наим Умре и Сара Вульф — бок о бок на передних сиденьях «тойоты» и пьют что-то горячее из пластмассовых стаканчиков. В ожидании начала финальной игры. Сара смотрела куда-то вниз — на что-то или просто ни на что, — а Умре рассматривал себя в зеркале заднего вида. Казалось, ему было по душе то, что он там видит.

— Прогресс, Лэнг, — сказал голос Барнса. — Прогресс — это хорошо для всех.

Он замолчал, и я вновь скользнул биноклем влево — как раз вовремя, успев застать его улыбку.

— Послушайте, — сказал я, добавляя в голос нотки беспокойства, — дайте мне просто поговорить с ней, пожалуйста.

Краем глаза я видел, как Франциско выпрямляется на стуле. Нужно было срочно успокоить его, снять напряжение, так что я отвел руку с телефоном в сторону и застенчиво улыбнулся ему через плечо:

— Это моя мама. Переживает за меня.

При этом мы оба тихонько засмеялись.

Я снова прищурился в бинокль. Барнс стоял рядом с «тойотой», Сара по-прежнему сидела в машине, но уже с телефонной трубкой, а Умре наблюдал за ней.

— Томас?

Ее голос звучал тихо и хрипло.

— Привет, — ответил я.

Пока мы беззвучно обменивались мыслями, в трубке стояла шипящая тишина. А затем Сара произнесла:

— Я жду тебя.

Именно это мне и хотелось услышать.

Умре тоже что-то сказал, но я его не расслышал. Барнс нагнулся в открытое окошко и забрал телефон у Сары.

— Сейчас не до этого, Том. Успеете еще наговориться, когда выберешься оттуда. — Он улыбнулся. — Так что, есть какие-нибудь мысли, а, Томас? Может, поделишься? Хоть словечко? Всего одно: да или нет?

Я стоял у окна, наблюдая за наблюдавшим за мной Барнсом, и выжидал — ровно столько, на сколько хватило наглости. Мне хотелось, чтобы он прочувствовал величие моего решения. Сара ждала меня.

Прошу тебя, господи, сделай так, чтобы все получилось!

— Да, — ответил я.

25

Только будьте очень осторожны с этой гадостью — она чрезвычайно липкая.

Валери Синглтон

Я убедил Франциско немного повременить с заявлением.

Ему не терпелось передать его журналистам тотчас же, но я сказал, что еще несколько часов неопределенности не причинят нам никакого вреда. Стоит им узнать, кто мы такие, стоит им навесить на нас ярлык — и интерес к нам будет уже не таким горячим. Даже если затем устроить фейерверк, элемент таинственности будет утерян.

«Еще хотя бы несколько часов», — сказал я.

И вот мы пережидаем ночь, по очереди сменяя друг друга на позициях.

Крыша — самая непопулярная из них, поскольку там холодно и одиноко, и никто не соглашается торчать наверху больше часа. А так — мы едим, болтаем, молчим и размышляем о жизни и о том, как она свела всех нас здесь. И о том, кто же мы все-таки — захватчики или пленные.

Еду нам больше не присылали, но Хьюго нашел на кухне несколько замороженных булочек для гамбургеров. Мы разложили их оттаивать на столе Бимона и время от времени тыкали в них пальцами, когда не могли придумать себе другого занятия.