Торговец пушками

Я скромно пожимаю плечами:

— Я когда-то трудился финансовым журналистом. Примерно с час. И один человек из «Смитс Вельде Керкпляйн» отследил ваши деньги по моей просьбе. Кстати, он поведал мне немало интересного.

Умре закрывает глаза в отчаянной попытке сосредоточиться. Его мозг завел его сюда — ему и выводить его отсюда.

— Конечно, — продолжаю я, не давая ему расслабиться, — может, вы и правы. Может, эти двадцать шесть единогласно решат все отменить, отказаться, аннулировать — называйте как хотите. Только я лично свою жизнь на это бы не поставил.

Я выдерживаю эффектную паузу, поскольку чувствую, что заслужил ее.

— Но зато с удовольствием поставлю вашу.

Это встряхивает его. Мигом выбивает из ступора.

— Ты псих! — орет он. — Ты знаешь это? Знаешь, что псих?!

Я вздыхаю.

— Ладно. Тогда позвоните им. Позвоните Барнсу и прикажите все отменить. Вы на крыше с психом, и вечеринка отменяется. Давайте, используйте свой единственный голос.

Он трясет головой:

— Они не прилетят!

А затем, уже гораздо тише:

— Они не прилетят, потому что я здесь.

Я снова пожимаю плечами. Потому что ничего другого придумать не могу. Только пожимать плечами. Помню, сходные чувства у меня были перед первым прыжком с парашютом.

— Чего вы хотите?! — заходится криком Умре.

Он отчаянно грохочет наручниками по пожарной лестнице. Я с интересом оборачиваюсь к нему — белые манжеты рубашки залиты свежей, алой кровью.

Ди-да-бу-дам!

— Хочу посмотреть, как восходит солнце, — отвечаю я.

Франциско, Сайрус, Латифа, Бернард и этот мудак Бенджамин присоединились к нам на крыше, — похоже, здесь собрался весь цвет нашей вечеринки. Все они в разной степени напуганы и озадачены, поскольку никак не могут врубиться в ситуацию. Они запутались в сценарии и надеются, что кто-нибудь вот-вот придет на помощь и ткнет в нужную страницу.

Думаю, незачем уточнять, что Бенджамин сделал все возможное, чтобы настроить остальных против меня. Однако возможного все же не хватило — в тот самый миг, когда все увидели, как я возвращаюсь обратно в консульство, да еще волоку с собой пленника. Им это показалось очень странным. Любопытным. И совершенно несообразным с необузданными фантазиями Бенджамина.

И вот они стоят передо мной — глаза перескакивают с меня на Умре и обратно. Они принюхиваются к ветру. И лишь один Бенджамин дрожит от напряжения, едва сдерживаясь, чтобы не пристрелить меня на месте.

— Какого хрена здесь происходит, Рикки? — спрашивает Франциско.

Я медленно поднимаюсь, слыша, как хрустит в коленях, и отступаю на шаг — полюбоваться результатами своих трудов.

Затем отворачиваюсь и делаю жест рукой в сторону Умре. Эту речь я репетировал не один раз, и думаю, что большую часть даже выучил наизусть.

— Этот человек, — говорю я, — бывший торговец оружием.

Я пододвигаюсь чуть ближе к пожарной лестнице, так как хочу, чтобы всем было слышно:

— Его зовут Наим Умре. Он руководит семью компаниями и владеет котрольными пакетами акций еще сорока одной. Недвижимость в Лондоне, Нью-Йорке, Калифорнии, на юге Франции, на западе Шотландии и на севере еще черт знает чего, с огромными бассейнами. Его собственный капитал перевалил за миллиард долларов… — тут я поворачиваюсь и взглядываю на Умре, — наверняка волнующий был момент, а, Наим? Огромный торт и все такое? — Снова перевожу взгляд на аудиторию. — Но гораздо важнее, для нас важнее, — девяносто банковских счетов, которыми распоряжаться может только он один. И с одного из этих счетов, кстати, перечислялись наши гонорары за последние шесть месяцев.

Никто почему-то не прыгает от восторга, так что я загоняю шар в лузу финальным ударом:

— Этот человек придумал, организовал, снабдил и профинансировал «Меч правосудия».

Гробовая тишина.

Только Латифа издает какой-то звук, что-то вроде хрюка, — то ли от неверия, то ли от страха, то ли от злости. Остальные молчат.

Они долго и пристально смотрят на Умре, и я вместе с ними. Я замечаю кровь и на шее, — возможно, я переусердствовал, когда гнал его по пожарной лестнице. Но в остальном выглядит он замечательно. Да и с чего бы ему выглядеть плохо?

— Бред сивой кобылы, — говорит наконец Латифа.

— Точно, — соглашаюсь я. — Бред сивой кобылы. Так ведь, мистер Умре? Вы согласны?

Умре пялится на нас, отчаянно пытаясь определить, кто из всей этой компании наименее безумен.

— Ну что, вы согласны или нет? — повторяю я свой вопрос.

— Мы — революционеры! — ни с того ни с сего вылезает вдруг Сайрус.

Я перевожу взгляд на Франциско. Разве это не его работа — выкрикивать лозунги? Но Франциско лишь молча хмурит брови и озирается по сторонам. Я знаю, о чем он сейчас думает. Он думает о разнице между планом и реальностью, между теорией и практикой. «Ничего подобного в той брошюре не было» — вот на что жалуется про себя Франциско.