Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца

Они согласились, а я молился, чтобы не нашлось на базе ветерана-артиллериста, готового свести старые счеты. Увидев берег, я начал медленный спуск в раскаленном воздухе… и боль вновь заявила о себе.

— Чего вы так крутитесь? — спросил меня Хоннейбан, от которого ничто не ускользало.

— У меня ранение в такое место, о котором стыдно говорить, — сухо сказал я.

Он рассмеялся. У него не было намерения прощать мой удар в горло. Я прошел над полосой базы, длинной превосходной бетонной полосой, позволяющей посадить даже «вулкан», если арабы вдруг занервничают и понадобится применить силу. В данный момент там находились два вертолета, три стареньких «варсити» и «метеор» командования базы.

Я развернулся по ветру, прошел немного дальше и развернулся для посадки. С такой длинной полосой я мог забыть об элеронах, тем более, что не знал, каким рычагом они управляются. Отвел рычаг выпуска шасси. И ничего… Попробовал еще раз… все без изменений. Только пикание в ухе и свист перематывающейся ленты.

— Шасси не вышло. Шасси не вышло.

Пришлось уйти на второй круг. Петерс действительно сделал все, чтобы выигравшему Большие гонки не удалось похвастаться своей победой. Я никогда не пробовал садиться на брюхо, а с подобной старой развалиной и вовсе не было желания так рисковать. Хоннейбан слегка побледнел, когда я сообщил ему, что произошло… Даже он понимал, что без шасси не сядешь.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он.

— У вас есть парашют? Нет? Тогда пристегните ремень и молитесь… Сатана вам поможет или, может быть, призрак Геринга.

Я связался с башней контроля полетов, и они выразили свое сочувствие. Думаю, им не доводилось видеть в воздухе такой музейный экспонат. Мне посоветовали совершить посадку на брюхо в конце полосы, чтобы соскользнуть в мягкий песок…

Они регулярно подсыпали его на случай, если кто-то проскочит полосу.

Идея показалась мне стоящей, и, сделав последний вираж, я пошел на посадку. Начал сбрасывать скорость, очень низко прошел над полосой по всей длине, с трудом удерживая машину от срыва в штопор. Боль в пояснице усилилась до того, что я даже испугался. Нет, однажды мой мозг просто сломается от такого напряжения и придется отправиться туда, где тепло и тихо и где будут прекрасные ласковые медсестры и невероятное множество цветов в зеленых садах…

Конец полосы, отмеченный черными тормозными следами, приближался ко мне. Кляня род Квина до четвертого колена, я убрал газ. Моей старой тевтонской птице понадобилось метров шесть, чтобы упасть, и в последнюю долю секунды я резко рванул ручку на себя. «Me EF-110» рухнул на землю с потрясающим грохотом, заваливаясь на одно крыло. Я суетливо дергал все рычаги подряд, пока мы скользили по бетону в ливне клочков разлетавшейся обшивки… до тех пор, пока самолет не сошел с полосы и не уткнулся в песок. Нос помялся, но корпус остался цел, замерев в огромном облаке пыли. У меня второй раз в этот день получилось…

Я резко открыл фонарь кабины и, пытаясь как можно быстрее спуститься на землю, заметил за спиной суетливую возню Хоннейбана. Мои джинсы за что-то зацепились, я резко рванулся вверх, послышался треск рвущейся материи, — и я был свободен. Спрыгнув на крыло, потом на землю, я пустился вдогонку за Хоннейбаном.

«Месс» на мне отыгрался. Он позволил удалиться метров на 70, прежде чем взорвался, обдав жаркой волной, заставившей зарыться в песок, дрожа всем телом. Через пять секунд я посмотрел назад. Огромный столб дыма поднимался к небу черным обвиняющим перстом, самолет был скрыт морем огня. Я прополз несколько метров, удаляясь от жара, и осторожно поднялся. Что-то в моем затемненном мозгу прозвенело сигналом тревоги.

Хоннейбан шел ко мне… И лицо, и дуло его пистолета не дышали любезностью. Может быть, ему не понравилось, как я посадил самолет.

— Ну ладно, Макальпин, пленки!

Мне понадобились целых три секунды, чтобы до меня дошло: Си-Ай-6 забирает добычу.

— Нет, я дрался и рисковал жизнью не для вас. И я не отдам их вашей своре захребетников. Их получит Квин и никто другой.

Он погрозил пистолетом.

— Можно без труда доказать, что вы стали жертвой несчастного случая, а ваш контракт с Квином заканчивается завтра. Так что отдайте пленки мне.

Что мне оставалось делать… Драма превращалась в фарс. Дать убрать себя одному из своих, да еще на таком этапе! Никто не будет носить по мне траур, исключая Жозефину, и то пока она не найдет другого мужчину…

Я сплюнул на песок к ногам Хоннейбана и сунул руку в карман засаленных джинсов. Но микрофильмов там не было по той причине, что отсутствовал сам карман. Он был выдран с корнем, осталось лишь несколько ниточек, болтающихся под бризом пустыни. Я вспомнил несколько ужасных секунд, когда считал себя прикованным к самолету, и не мог удержаться от смеха. Ему пришлось со всей силы влепить пощечину, чтобы привести меня в чувство.

— У меня их нет, — повторил я между приступами смеха до слез. — У меня их нет. Они там, — я махнул на весело догорающий «мессершмитт». — Они там внутри. Идите, поищите. Идите же, Хоннейбан.

Я должен признать, что был в ужасающем состоянии.