Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца

Большая стеклянная дверь распахнулась, и голос пригласил меня войти. Я оказался в просторном вестибюле, высотой в два этажа, мощеном черной и белой плиткой на фламандский манер, с мраморной статуей обнаженной женщины в греческом стиле на манер Праксителя. Тусклая от времени чаша с простыми линиями и какими-то китайскими персонажами вверху и как бы в пару к ней, — но это просто невозможно — подлинный Эль Греко! Я видел его в сотнях альбомах.

Я сильнее прижал к себе свою сумку, единственную связь с реальностью, из которой я прибыл. Я подпрыгнул словно раненый кролик, когда рядом со мной раздался голос.

— Добрый день, сэр.

Я тотчас обернулся и увидел громадного мужчину не менее метра восьмидесяти четырех ростом, одетого во все черное, с солидным достоинством классического мажордома.

— Я попрошу вас говорить погромче, сэр, я немного глуховат, — сказало это чудо.

Мое сердце успокоилось и уже не выдавало под двести ударов в минуту. Он был стар, по крайней мере волосы его были белы, а на его приятном загорелом лице виднелись морщины. У него были удивительные глаза, просверлившие насквозь мой мозг. Несмотря на его возраст и крупные размеры, он держался прямо, как ружейный ствол, держал руки по швам и приветливо улыбался. Я проглотил комок и прочистил горло.

— Я прибыл повидаться с Петерсом, — сказал я громко. Гренадер кивнул. Меньшее, что можно было сказать — что он впечатляющ. Это был тип прислужника, которого персидский царь использовал для своих эффектных выходов.

— Чье имя я должен сообщить, сэр?

— Макальпин, — ответил я, очаровательно улыбаясь.

— Прошу вас, следуйте за мной, мсье, — сказал он.

Я поднялся за ним по широкой лестнице из тикового дерева, затем проследовал по коридору, увешанному небольшими картинами эпохи Ренессанса, в парадную часть дома. Он провел меня через огромный салон, примерно в двести пятьдесят квадратных метров. Словно во сне я прошел мимо Ван Гога, двух Ренуаров и Гогена и через дверь-окно очутился на террасе, вид которой наводил на мысль о суете за кинокамерами.

Терраса была вымощена белым мрамором, приятно холодившем ноги. В конце ее под зонтиком от солнца с рекламой мартини сидел мужчина и читал газету. Я проследовал за размеренными шагами мажордома, столь размеренными и столь уверенными, что я не удивился бы, если увидел его проходящим сквозь стену, и подошел к сидевшему. Тот поднял голову и улыбнулся мне. Его глаза за затененными стеклами очков прищурились.

— Мистер Макальпин желает видеть вас, сэр, — сообщил мажордом и тотчас исчез. Мужчина встал. Он был невысокого роста, лысеющий, и в общем не впечатлял. Он пожал мне руку и бросил югославскую газету, которую читал, рядом с «Правдой», «Нью-Йорк геральд трибюн» и «Иоганнесбург стар», уже лежащих рядом с креслом.

— Садитесь. Извините Малыша, он становится глуховат. Правильно ли он понял вашу фамилию?

— Да, Макальпин, — проблеял я. Он ободряюще улыбнулся.

— Я уверен, что вы желаете что-нибудь выпить. Что бы вы хотели? Стаканчик пива? Скотч? Шерри?

Я готов был согласиться даже на керосин, но нуждался в чем-то бодрящем.

— Виски, пожалуйста, выдержанный скотч, если можно.

— Естественно, это гораздо мягче на вкус.

Он наклонился вперед и нажал кнопку маленького внутреннего телефона, не замеченного мной под «Таймс», изданном на итальянском языке.

— Чивас для нашего гостя и виши для меня, Малыш, пожалуйста.

Пока мы ждали наши стаканы, он внимательно и молча меня изучал. Легка улыбка заиграла в уголках его рта. У меня было впечатление племянника, десять лет не видевшегося с дядей и желающего отчитаться о своем образе жизни. Пришел мажордом со стаканами. Я опустошил свой залпом, и он извлек откуда-то, может быть, из рукава, бутылочку и налил мне еще одну приличную порцию.

— Извините меня за бестактность вопроса, но при вас ли деньги?

Я снял часы и положил на стол.

— О, Малыш, принесите, пожалуйста, что-нибудь, чтобы их открыть, — сказал он громко.

Я не смог определить по голосу его национальность: у него не было никакого акцента. Я не хочу сказать, что он говорит как диктор ВВС. Тембр его голоса был мягок.

— Марки, не так ли? — продолжил он. — Надеюсь, что тот, кто вас прислал, не доверился маркам с опечатками. Такие марки очень ценны, конечно, но я всегда рассматриваю их как подделку. Правительство может отпечатать такие марки у издателей или даже сфабриковать, так что они не будут ничего стоить. Вы приехали по заданию правительства, я думаю?

Времени на ответ он мне не оставил.

— Я вспоминаю еще итальянцев, страдающих от первых буйств Муссолини…

Он замолчал, ибо метрдотель вернулся с инструментами часовщика. Петерс опустошил содержимое «ролекса». У него оказались маленькие руки с короткими пухленькими пальцами. На нем были светло-кремовые шорты, темно-зеленая шелковая рубашка с короткими рукавами. Я понял вдруг, что физически он не производит на меня впечатления. Он был неклассифицируем, даже невидим.