Торговец забвением

Средства массовой информации вкратце упомянули о человеке с гипсовой головой, но никакие на свете слова, как мне казалось, не смогли бы передать тот ужас и потрясение, которые испытал я при виде этой белой головы-мяча, притороченной к шее несчастного. Было в этом нечто совершенно нечеловеческое, жуткое.

Патологоанатомы произвели вскрытие гипсовой головы и личность жертвы была установлена: да, то оказался Федор Заракивеса, британский подданный польского происхождения, известный в сокращенном варианте под кличкой Зарак. Полтора года назад его наняли в «Серебряный танец луны» официантом по винам. Сам ресторан существовал тогда вот уже года три В газетах писали, что полиция пока что ведет дознание, вскоре должны состояться первые слушания по делу.

Удачи им, подумал я. Пусть себе возятся на здоровье.

Во вторник, среду и четверг миссис Пейлисси с Брайаном выезжали из лавки в четыре, доставлять заказы. Примерно в 16.30 я вывешивал на дверь табличку с надписью: «Открыто с 18 до 21» — и отправлялся к Флоре, проделывать ежевечерний обход.

Словом, установил себе гибкий график работы. Я всегда считал: неважно, чем человек занимается, главное, чтоб он был на должном месте в указанное время. К тому же большая часть покупателей являлась в более или менее определенное время: наплыв утром, в основном лиц женского пола; затем тоненькая струйка особ того и другого пола днем; и, наконец, широкий поток покупателей, в основном мужчин, по вечерам

При жизни Эммы мы открывали лавку по вечерам лишь в пятницу и субботу, теперь же, оставшись один, я добавил вторник, среду и четверг — не столько в целях получения умопомрачительной выгоды, сколько ради компании. Мне нравилось работать по вечерам. Большинство вечерних покупателей являлись за вином, а я любил продавать именно вина. Бутылочку сухого к обеду, шампанское — отметить продвижение по службе, подарок по пути в гости.

Я бы сказал, то была жизнь в мелком масштабе. Ничего такого, что могло бы изменить ход истории или попасть в книгу рекордов. Мерное течение дней в привычном для простых смертных измерении. И когда Эмма была рядом, это даже доставляло удовольствие.

Я никогда не был слишком амбициозен — источник печали для моей матери, источник активного раздражения школьных учителей в Веллингтоне <Веллингтон-колледж — мужская привилегированная частная школа в графстве Беркшир>, один из которых в отчете по последнему семестру язвительно писал: «Блестящие умственные способности Бича могли бы продвинуть его весьма далеко, если б он удосужился избрать направление». Моя неспособность решить, чего именно я хочу (только не военным!), привела к тому, что я не слишком преуспел в этой жизни. Успешно сдал все экзамены, однако в университет не пошел. Французский, предмет, по которому я наиболее преуспевал, вряд ли мог сам по себе стать основой для карьеры. Мне не хотелось быть ни брокером, ни агентом по недвижимости, ни опрятным клерком в Сити. Я не был артистичным. Ни музыкального слуха, ни таланта живописать жизненные картины, сидя за письменным столом, ни отваги и куража в седле. Мой единственный дар в подростковом возрасте заключался в том, что я мог с закрытыми глазами определять по вкусу любой сорт шоколада — трюк пользовался неизменным успехом на детских праздниках и вечеринках, однако этого было явно недостаточно для многообещающей карьеры.

Через полгода после окончания школы я вдруг решил съездить во Францию. Формальным предлогом являлось лучшее освоение языка, но в глубине души я со стыдом и горечью признавал, что просто не в силах более находиться дома, где на меня смотрят как на неудачника. Неудачи лучше переносить в одиночестве.

По чистой случайности, благодаря знакомым знакомых моей вконец отчаявшейся матери, я за небольшую плату был приглашен пожить в семье в Бордо. И сперва мне ничего не говорил тот факт, что хозяин, глава семьи, оказался поставщиком вин. Именно он, месье Анри Таве, определил, что я вполне успешно могу отличать одно вино от другого, попробовав лишь раз. Это был первый и единственный взрослый, на которого произвел впечатление мой фокус с шоколадом. Он громко и долго смеялся, а потом каждый вечер начал устраивать мне испытания, и по мере того, как успехи мои росли, росла и уверенность в себе.

Однако все это казалось не более чем игрой, и по истечении запланированных трех месяцев я вернулся домой без всякого понятия, чем же заняться дальше. Мать от души восхищалась моим французским, но при этом не уставала твердить, что само по себе знание иностранного языка еще нельзя считать достижением. А потому я предпочитал как можно реже попадаться ей на глаза.

Примерно через месяц после моего возвращения она получила письмо и тут же бросилась меня искать. Она держала бумагу перед глазами, недоуменно щурясь, словно с трудом различала написанное.

— Месье Таве хочет, чтоб ты вернулся, — сказала она. — Предлагает стать твоим учителем. Чему он собирается учить тебя, дорогой?

— Вину, — коротко ответил я, впервые за долгие годы ощутив, как во мне просыпается интерес.